Даниэла Стил: Награда

Похороны состоялись через два дня. Они положили сына в землю в крошечном белом гробике, расписанном голубыми цветами. Случившееся не поддавалось осознанию, а Дафна была еще слишком мала, чтобы что-то понять. Она все время спрашивала, где Пьер, потом нарисовала, как он взлетает на небеса, но у Гаэль не было сил взглянуть на рисунок. Она сидела, застыв от скорби; не в лучшем состоянии был и Кристофер.

Гаэль, рыдая, позвонила Доминике и попросила прилететь на похороны. Последовало короткое молчание. Голос был сочувственным, а решение — недвусмысленным.

— Не могу, мама. Только что начались занятия, и выходные брать нельзя, тем более несколько дней.

— Даже на похороны брата? — выкрикнула мать.

Доминика не сказала, что не считает Пьера братом. Это просто дурацкая ошибка матери. Как и Дафна. Ей было жаль их обоих: мать и Кристофера, — но она давно решила, что все они не ее семья, а семья матери. И отпрашиваться в самом начале семестра из-за них она не может.

Доминика так и не приехала. Гаэль хоть и любила ее, теперь отчетливо понимала, что никогда не простит.

Долгие месяцы после этого Гаэль жила как в тумане, в безмолвном ледяном мире. И она, и Кристофер понимали, что жизнь больше никогда не будет прежней. Они потеряли ребенка, сына.

Только весной Гаэль смогла наконец говорить о Пьере без слез, хотя эту потерю ей никогда не забыть.

Доминике она звонила крайне редко, говорила ледяным тоном, больше не пытаясь сблизиться с дочерью.

Как-то они с Кристофером гуляли в парке, присели у озера передохнуть, и она ни с того ни с сего вспомнила про Ребекку. Кристофер знал эту историю: ведь именно из-за потери лучшей подруги Гаэль согласилась стать хранителем музея. Сегодня она впервые рассказала о Жакобе, который вылез из окна и скрывался за трубами канализации, как она прятала его в сарае, а потом отвезла в безопасное место. Муж слушал ее молча, совершенно потрясенный. Она поделилась с ним этой историей только после потери Пьера, и он был глубоко тронут.

— Ты никогда не пыталась узнать, как сложилась его судьба?

Если он выжил, то теперь это взрослый мужчина.

— Нет, — тихо ответила Гаэль. — Но были и другие, много…

Она вспомнила о девятилетней Изабель, которую везла на тракторе, о младенцах, других детях, которым грозила смерть.

— Я никогда не могла понять, как это возможно — отдавать детей в чужие руки, но другого способа их спасти не было.

Она рассказывала о смельчаках из Шамбон-сюр-Линьона, о протестантских пасторах, о членах ОСИ.

— Я работала с ними до самого конца оккупации. И делала это в память о Ребекке: ни ее саму, ни Лотту, ни ее братьев или родителей я спасти не сумела.

Для Кристофера это оказалось открытием. Гаэль не любила вспоминать о войне — слишком тяжело и болезненно, особенно о ложном обвинении в сотрудничестве с немцами.

— Мы все работали тайно, а друг друга не знали. После освобождения все вернулись к своим занятиям. Даже тех, кого знала, я больше не видела. Мы сделали все, что могли, но так и остались безымянными. У всех были свои причины. Для меня такой причиной стала Ребекка.

— Почему ты раньше никогда не говорила о детях? — спросил Кристофер, совершенно ошеломленный тем, что услышал. О картинах, которые она спасла, он знал, но не о детях.

— Не знаю. Просто не могу говорить о войне. Для меня это слишком…

Гаэль осеклась, не в силах подобрать нужное слово.

Кристофер обнял жену, прижал к груди, и она снова заплакала.

— Я так долго спасала чужих детей, а своего не смогла…

— В этом нет твоей вины. Ты же слышала, что сказали доктора: дети с менингитом в таком возрасте редко выживают.

— Дети погибали и в войну, но кого-то мы сумели спасти.

Он кивнул, в который раз подумав, что его жена совершенно необыкновенная.

Потом Гаэль рассказала и о том, каким гонениям ее подвергали, ложно обвинив в предательстве, а она ничего не могла опровергнуть, потому что главным было — спасти детей. О собственной репутации думать не приходилось.

Они еще долго сидели в парке, и Гаэль все рассказывала и рассказывала, словно не могла остановиться.

Вечером, когда они вернулись домой, Кристофер уже в который раз возблагодарил бога за то, что у них есть дочь, хотя и сознавал, что всю жизнь, каждое мгновение каждого дня будет тосковать по Пьеру.

Из материнского долга, а также по велению сердца Гаэль отправилась на церемонию окончания Доминикой Гарвардской бизнес-школы.

Она не взяла с собой Дафну, Кристофер ехать отказался: так и не сумел простить Доминику за то, что не приехала на похороны Пьера. По его мнению, она перешла все границы. В Саутгемптон они больше не ездили. Гаэль несколько раз в году летала в Бостон повидаться с дочерью, когда та позволяла, но теперь даже День благодарения Доминика праздновала со своими друзьями и под любым предлогом отказывалась приезжать в Париж на Рождество. Она ненавидела хаос, создаваемый в доме Дафной, а для Гаэль и Кристофера в этом был смысл Рождества. Доминика с друзьями из бизнес-школы предпочитала ездить в Аспен кататься на лыжах.