Фернандо Мариас - Волшебный свет

Я решил поговорить с ним, чего бы это ни стоило. Мне хотелось заинтересовать его своим рассказом, хотелось, чтобы он засыпал меня вопросами, пережил бы вместе со мной каждую деталь, и чтобы, в конце концов, он мне поверил и донес бы это до всех и каждого, и тогда пусть те, кто слушал меня до него, подавятся своим равнодушием. Но чтобы этого добиться, надо было показать ему – я знаю, о чем говорю. В который уже раз я мысленно перебрал все факты, все свои воспоминания и все подробности моей истории. Я опасался, что если он меня и выслушает – что тоже еще не факт – и задаст мне какой-нибудь вопрос, а я не смогу на него ответить, все полетит к чертям собачьим. Именно поэтому я решил снова обойти все старые места, где бывал бродяга. Я представлял себе, как профессор, увлеченный моим рассказом, захочет узнать все до мельчайших подробностей, включая и то, что произошло в парке, в баре и в переулке, и пытался найти хоть какое-нибудь доказательство, какой-нибудь знак, который мог бы подтвердить достоверность моей истории, а может, и отыскать какой-нибудь след, способный привести нас к бродяге, чья жизнь проходила в этих местах.

Привести нас к бродяге… Привести нас к Лорке… Столько прочитанных и перечитанных книг, столько фотографий, просмотренных множество раз, столько воспоминаний, которым я предавался до головной боли… столько раз возвращаться ко всему этому, а на самое важное, самое главное обратить внимание только сейчас: Лорка мог быть жив до сих пор. Почему бы и нет? Разве у меня есть доказательства обратного? После того, как память вернулась к нему, тогда, на дороге, после этой душераздирающей сцены, я убедился, что он не возвращался на привычные места. Мне казалось, прошло уже достаточно времени, чтобы понять – он туда и не вернется, но ведь сам я больше не ходил туда, чтобы убедиться в этом, и не пытался найти хоть какой-нибудь новый знак. С другой стороны, я был уверен: он не станет возвращаться к прежней жизни, став тем, кем он был до нее; он был слишком знаменит, и его чудесное избавление от смерти привело бы к тому, что пролились бы потоки чернил. И тогда я бы об этом знал. Тем не менее, это не означало, что он непременно умер. Конечно, как ни крути, последнее было наиболее вероятным. Я был убежден, что он либо покончил с собой, либо умер естественной смертью где-нибудь на улице или в каком-нибудь богом забытом приюте, если ему повезло. Но одной убежденности мало для того, чтобы мне поверили: все произошло именно так. Неожиданное озарение тогда, на дороге, могло быть, вообще-то говоря, только временным. Быть может, вскоре после того, как я потерял его след, он снова стал таким же и вернулся в свою полу-жизнь полу-смерть, будучи уже неспособным принять решение покончить с собой. Неожиданно мне пришла в голову мысль, захватившая меня целиком. Конечно, такое совершенно невозможно представить, но что если я снова его встречу? Я отмел в сторону всяческую логику и тешил себя этой мечтой.

Я уже видел, как в кульминационный момент «Недели» мы вместе входим в зал, к немалому удивлению специалистов, прессы и всего мира, доказывая тем самым, что моя история была правдой, и это подтверждалось бы непреложным фактом: живым присутствием, воскресением Федерико Гарсиа Лорки. Теперь он стар и болен, возможно, напуган, но без сомнения, это он, в чем смогут убедиться эксперты, получив физическое доказательство того, что он жив. Вот он, наконец, спасенный, он снова вернулся продолжать трагически прерванную жизнь; а вот я, хранитель его истории, и да воздастся мне по заслугам. Вот он, наконец, наш желанный берег.

Впрочем, нет, я знал, что все это лишь романтические бредни, и не хотел, чтобы меня затянуло. Так что, благодаря в который уже раз проявленной предусмотрительности, я не дал себя обмануть, ибо тут же убедился, что речь идет о задаче невыполнимой. Прошло много лет, слишком много. И не только для того, чтобы затерялся любой, самый неприметный след бродяги; все вокруг было уже не таким, как я помнил. Парк изменился настолько, что, казалось, его раньше вообще не было; теперь там были два пруда, где плавали рыбы, утки и даже лебеди, детская площадка с качелями, горками и еще какими-то металлическими штуками и живая изгородь, много-много живой изгороди, повсюду, где только можно: она была ухоженная, красиво подстриженная и всегда сияющая зеленым глянцем благодаря автоматической поливалке. Конечно, изменения улучшили садовую зону, которую я помнил, но в русле моих изысканий это привело к такому же результату, как если бы какая-нибудь строительная фирма сравняла парк с землей и построила на его месте новый жилой квартал. Одним словом, это было совершенно другое место. То же самое сталось с мрачным переулком, упиравшимся в тупик; мостовая, покрытая заново, теперь была вровень с тротуаром, и там располагался гараж для машин переместившегося в тот квартал полицейского комиссариата, задние двери которого как раз выходили в переулок. На том месте, где раньше были два замызганных бара, теперь был бар с закусками и аперитивами, обслуживавший полицейских и старших чинов участка – практически единственных своих клиентов, как я выяснил, пока пил пиво, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку или какую-нибудь мелочь, напомнившую бы мне о прежних временах. Но строительная компания, воплотившая реформы в жизнь, поставила своей целью изменить все до основания: теперь великолепная плитка «под дерево» и ровный свет неоновых ламп прекрасно гармонировали с полицейской формой нового образца, с сияющим блеском полицейских машин, припаркованных у того дома, где когда-то была прямоугольная ниша. Призраки переулка могли спать спокойно – они под надежной защитой.