Олег Шишкин - Ведьменыш

Посреди ночи она проснулась от ужаса, но глаза открыть не посмела. Прямо над ней, низко склонившись, кто-то стоял – и это был не сон. Когда взгляд стал невыносим, она все же открыла глаза. Но этот кто-то отшатнулся от нее и мелкой семенящей походкой стремглав вылетел из палаты, захлопнув дверь.

Броситься за призраком Ольга не решилась – страх парализовал ее волю. По телу прошла горячая волна, и девушка приподнялась на кровати.

Отдышавшись, Оля встала и, подойдя к двери, приоткрыла ее. В темном холле у окна стояла старуха.

Ночь была лунная, и было видно, как трясутся плечи пожилой пациентки.

«Да она плачет!» – догадалась Оля.

– Извините, – сказала девушка, подходя ближе, – вам плохо?

– А кому здесь хорошо? В дурке-то, чай, не на воле! – ответила бабушка и сама спросила: – Ты новенькая, дочка?

– Да. А что?

– Как тебя звать?

– Оля.

– А меня – Тамара Васильевна. А тебя за что нелюди сюда упекли?

– Да вот не помню ничего. Память пропала. Знаю только, что я Оля, и всё.

– Вот как?! Да ты потерпи. Вернется к тебе память.

– Вернется? – растерялась Оля. – А когда? Когда?

Тамара Васильевна не ответила. Тягостное молчание длилось, пока Оля вновь не решилась спросить: «А вас за что?»

– За сына! За него, думаю, и заперли сюда, ироды! – призналась старуха.

– За сына?

– А вот так! Я себе сына нашла. А соседке, Нинке Глазыриной, не нравится. Сама с мужиками кувыркалась всю жизнь, а деток-то нет. Вот завидки и взяли. Видит, бабка дитем разжилась. И давай ее в санаторию эту чертову отправлять. Люди-то у нас злые. А то не знаешь?

– А откуда же у вас этот сынок взялся? – поинтересовалась Оля.

Бабушка подняла голову к потолку, долго смотрела на него, будто ожидая получить ответ оттуда, потом наконец проговорила обыденно и наивно:

– Под вишенкой его нашла. У могилки своей подруги Валюши Лидовской. Он лежал головкой вниз, будто голову ему кто прикопал. Я скорей его отряхнула, прижала к груди. А он-то меня ручками: хвать! А я домой тогда его, сердешного, понесла. Гром был страшенный, град с небес железный сыпался. Один раз по руке и по голове получила. Но он-то… Алешенька мой… я его на свою фамилию в РЭУ записать хотела… Ой, как хотела!

– Он умер?

– Умер? Да, умер, наверное. Меня ж дома нет. Кормить некому – вот и помер.

Тамара Васильевна заплакала, размазывая слезы кулаками.

Оля смотрела на странную старушку, на ее кроткое лицо, выражавшее безутешное, непереносимое и великое горе.

– Бедненький! Такой бедненький. Я же говорила врачам – ребеночек у меня там, отпустите. Нет, не пустили…

И вдруг, позабыв про плач, бабушка спокойно сказала Оле:

– А память вернется, когда патрульного найдут.

– Кто это… патрульный? – удивилась Оля, услышав знакомое и непонятное слово.

– Ты его видела однажды, да перепугалась. Теперь вот жди.

– А долго ждать? – поинтересовалась Оля.

Старуха, ни слова не говоря, пошла в палату.

История с патрульным, о котором говорил ночной голос у гаражей и которого помянула старуха, целые сутки не давала Оле покоя. Но на следующий день произошло и вовсе невероятное.

После тихого часа, когда больные собрались в холле, чтобы посмотреть по телевизору сериал «Я твоя мать», Оля заметила, что Тамара Васильевна опять стоит у того же окна. Ей показалось, будто старуха что-то сжимает в руке.

Сериал посмотреть не удалось – едва включили телик, как начались помехи, и тут из четвертой палаты прибежала Анна Австрийская. Она махала руками и истерично кричала: «Там! Там!»

Увидев ее, медсестра хотела на всякий случай позвать санитара, чтоб сделать больной укол, но, открыв дверь палаты, сама обомлела. В огромном окне, точно на экране телевизора, творилось нечто фантастическое – над чередой вышек ЛЭП, что стояли метрах в ста за забором, барражировал огромный металлический шар.

Все, кто был в холле, ринулись в палату, и общее возбуждение достигло предела. Сестра не знала, что делать. Она крикнула санитара.

Больные указывали друг дружке на странный летающий аппарат.

Ни пациенты, ни медсестра – никто, кроме Оли, не обратил в тот момент внимания на Тамару Васильевну, которая неспешно направилась к дивану, стоявшему у самого входа в палату, оставаясь совершенно безучастной к охватившей отделение экзальтации.

В руке бабушка держала металлическую капсулу, похожую на пластиковый цилиндрик от киндер-сюрприза. Из него слышались странные звуки, похожие на переговоры по рации, на непонятном языке: