Дмитрий Бавильский - Нодельма

Неправильный, небрежный лепет… Тут Фоска падает на стол, закрывая лицо руками, начинает плакать, громко, истошно, стучит ногами о каменный пол и плачет, плачет. Нодельма, дщерь добродетели природной, смотрит на нее недоуменно и совершенно не представляет, что нужно в таких ситуациях делать и как себя вести.

Нодельма живет вдвоем с мамой. Иногда к ним приходит бабушка, мамина мама, живущая на соседней улице, по московским меркам, это совсем рядом. В ее возрасте почти неприлично не иметь семьи или хотя бы устойчивой связи, Нодельма старается не обращать внимания на предрассудки, вяло отмахивается от редких вопросов о женитьбе: не очень-то и хотелось. Ей хватает работы и встреч с подругами. Время от времени Нодельма устает даже от подруг и тогда отключает мобильный телефон и включает автоответчик.

Самый большой страх девушек — остаться в одиночестве — она уже давно пережила, искоренила, вытоптала, как просо в русской народной песне. «Значит, судьба такая», — говорит она в таких случаях и молча кивает самой себе. Сейчас собственное одиночество можно списать на мать, которую Нодельма не может оставить одну. Про отца она знает только то, что он умудрился провалиться в сортир типа «очко» на своей свадьбе. Дыра оказалась столь глубокой, что отец из нее не выбрался, запропал, больше его здесь никогда не фигурировало.

Мать Нодельмы, погрузившаяся в пучины религиозного эскапизма, намертво приросла к дочери, оторвать невозможно. Она не отпускала и не отпускает Нодельму во взрослую жизнь, капризничает и даже болеет, если Нодельма задерживается или отсутствует. О том, что таким образом она портит ей жизнь, мать не задумывается.

Это очень странные и непонятные со стороны отношения — между матерью и дочкой. Не подруги, не друзья, не конкурентки, сиамские близнецы, скованные едиными невротическими реакциями на проявления окружающей действительности. «Мама совсем разбаловалась», — говорит Нодельма Ковзиковой, не желая вдаваться в подробности: на прошлые выходные она ездила с Фоской в Питер. Мама три дня ничего не ела, не выходила из комнаты, лежала зубами к стенке, молилась или ждала. Чего?

Вдруг мысль в душе ее родилась: «климакс», дежурно сочувствует Ковзикова, занятая редактированием корпоративного дайджеста и не понимающая, что все в семье Нодельмы зашло совсем далеко: в один не зафиксированный сознанием момент мама и дочка словно бы меняются ролями, Нодельма ощущает себя кормилицей, ответственной за это беспомощное, лишенное воли к жизни существо.

Между тем март. Календарь сменил зиму на ожидание весны, незаметную пока и прозрачную, как российско-украинская граница. Ничего не изменилось в городе или в природе. Зато в Ираке начались военные действия. Точнее, американцы вошли в страну, не встречая особого сопротивления со стороны местной армии и населения. Телевизионные комментаторы растеряны: Россия не участвует напрямую в операции, поэтому кажется, что у страны нет ни интересов, ни собственной позиции.

Мама все время молится, кладет поклоны пустым углам, отказывается смотреть телевизор, ходит в церковь, отнимающую у нее последние силы. Нодельма отказывается соблюдать многочисленные посты, не чурается мяса, из-за чего возникают постоянные споры, обиды, многодневные молчаливые забастовки. Нодельма вяло сопротивляется: она очень похожа на мать. Не только внешне. Нодельма смотрит на ее православный психоз сквозь пальцы: у каждого человека должна быть отдушина. Каждый сходит с ума по-своему.

Когда Нодельма рассказала Фоске о том, что ходила на похороны депутата Юшенкова, та чуть сигарету из рук не выронила. Скромно потупившись, Нодельма призналась, что специально ездила на похороны депутата Старовойтовой, потому что хороший она была человек и вообще демократия нуждается в поддержке. «А ты что, демократка?» — простодушно удивляется Фоска и, не дождавшись ответа, начинает рассуждать о частном случае патологической некрофилии, в которую бросаются одинокие девушки, сублимируя сильные чувства. Со ссылками на Лакана, разумеется. И на Фромма.

На самом деле Фоска переживает отказ Нодельмы разделить с ней жизнь и судьбу. Фоска устала перебирать варианты, ей по душе сонная покорность Нодельмы, ее созерцательность и пассивность, ее душевная немота, прикрывающая целый невидимый миру мир — невыраженный и оттого бездонный.