Григорий Бакланов - Дурень

Хотела, правда, забрать отцовский большой стол из кабинета, да он рассыпался: отдельно крышка, отдельно тумбочки. Семен потом, сам не зная для чего, перетащит его в сарай, соберет. И еще кресло забыла, Семен и его отнес в сарай. Кресло было просиженное, из двух ручек подлокотных одна, правая, вытерта до белого дерева, наверное, об нее-то хозяин чаще опирался рукой, поглаживал.

Перед тем как уехать совсем, дочка обошла сад. В прошлом году не было урожая яблок, а сейчас яблони так буйно цвели, каждая, как облако бело-розовое.

А вскоре, рыча и лязгая, стала въезжать техника, поваленный штакетник трещал под ними: два бульдозера, подъемные краны, самосвалы груженые. Семен видел, как с подножки одного из них соскочил здоровенный мужик, и, повинуясь взмахам его руки, машины разъезжались, расстанавливались по местам. Семен стоял, смотрел, а как этот мужик оказался за спиной у него, не видел и не услышал за грохотом моторов.

— Та-ак. Ты, значит, Семен! — определил он и глядел строго. — Будешь у нас за сторожа.

Семен под взглядом вздернул плечами, грудь вперед, показывая, что нанимать его можно, сила у него есть.

— Хозяйка дала нам соответствующую информацию на твой счет. Поглядим. Все будет под твоим глазом, а ты отсюда — никуда.

— А куда я? Разве что в магазин за хлебом, так оттуда милиция гоняет.

— Этот вопрос решаемый, — и прораб вновь оглядел его, на глаз прикидывал, сколько он стоит. — А платить тебе будем… Ты зеленые когда-нибудь в руках держал?

— Приходи-илось, — сказал Семен неопределенно, не поняв даже толком, о чем речь.

— Сто долларов в месяц — такая будет тебе цена. Понятно? Но чтоб старался! А если кто спрашивать будет, что тут да чего, отвечай: некумпетентен! У нас имеются в наличии любопытствующие граждане. Некумпетентен! И весь сказ.

А когда прораб уехал, введя его в курс всех его обязанностей, Семен до вечера считал и пересчитывал, сколько ж это будет в деньгах? Сто долларов! И сам себе не поверил: это же… это ж под три тысячи. И даже больше. Это ж большие люди такую зарплату получают! И ходил, ошпаренный радостью. Но вдруг сомнение взяло: обманул. Обманул падла! Подойдет конец месяца — чего-о, скажет. Три тысячи тебе?

А вот этого не видал?

Однако, встретив вскоре милиционера, товарища сержанта, поразился чуду: тот не увидел его, прошел, отведя глазки. И открылось Семену: есть сила посильней даже милиции. И почувствовал себя частью этой силы. И разогнулся в душе. Вот только слово, которое оставил ему прораб на все случаи жизни, забыл, выпало из памяти.

Вот оно, вот вертится в голове, а не ухватишь. И вдруг озарилось, лагерное вспомнил: КУМ! НеКУМпетентен! И, подкручивая ус, он отвечал теперь, не в глаза глядя любопытствующему, а в лоб или поверх головы, словно того и не видать с его роста: некумпетентен! Он уже знал: строят главному директору какого-то банка.

Сам хозяин не появлялся ни разу, всем руководил прораб. И вот что удивило: уж какие механизмы здесь ворочались, а ни одной яблони не повредили. Наоборот, приказано было Семену побелить стволы, чтоб издали в глаз бросалось, а некоторые даже обложили досками и обвязали.

Стройка разворачивалась огромная. Два дома — и тот, обгорелый, и этот, куда хозяйка при жизни не позволяла постороннему ногой ступить, — смахнули, как не бывало. Закладывали бетонными блоками фундамент большого дома, Семен измерил его шагами и покрутил головой. Ночью на стройке, как в зоне, светил прожектор, беспокоя соседей. Они и жаловаться приходили, но прожектор светил, и Семен с дубовой суковатой палкой не раз за ночь обходил участок. Жил он теперь в сараюшке: лето, тепло. Ему провели туда электричество, и, бывало, обойдя стройку, включал электрический чайник и садился чай пить. На том самом хозяйском двухтумбовом столе, который дочка не взяла, а он в сарай перетащил, нарежет на фанерной досочке, чтоб зеленое сукно не испачкать, колбасы нарежет, батон свежий и попивает чаек не спеша, сидя в кресле, даже и спать неохота ложиться. Но на подлокотник, на правый, стертый до белого дерева рукой того, кто сидел когда-то в этом кресле, почему-то Семен старался не опираться, сам не мог объяснить себе почему.

А лето выдалось на редкость. Перепадали дожди, и снова светило солнце, яблоки зеленые на яблонях были уже с грецкий орех. Семен вышел к воротам, вернее, туда, где раньше были ворота. Только что отхлестал теплый ливень, но работа на стройке и в ливень не прекращалась, а теперь все сияет под солнцем: и мокрая листва, и лужи. Семен только что пообедал: сварил себе мясной супец, подбородок у него блестит.