Кирилл Чистяков - Фаза Урана

Что стало с единоутробной сестрой старика? Alles ist todt, und wir sind todt. Для старика, она и не рождалась вовсе. Мать он не простил никогда…

То, что последовало после сорок восьмого года, известно. Старик работал, старел, существовал в одиночестве. После выхода на пенсию, вспомнил Бессарабию и воздушных змеев. Тоска ли по детству, память ли об отце, усталость ли от жизни, стали причиной его странного увлечения, я не знаю…

В Доме сегодня не осталось никого из тех, кто мог слышать проклятья его отца. В Доме сохранился лишь смутный, таинственный и зловредный призрак, призрак, сотканный из детских страшилок на ночь и предрассветных кошмаров. И старик уверен, что смерть и болезни, не покидающие Дом, ложатся на каждого, кто обитает в этих стенах. На каждого, кроме него. У всех на этом свете своя религия…

Последними словами старика были:

…во всем виноваты немцы…

Он сам был немцем наполовину.

Когда старик замолкает, а мои мозги тлеют от всего этого авессалома, я покидаю его квартиру через дверь. Перелезать с балкона на балкон – опасно. Уже рассвело и меня могут заприметить случайные прохожие.

У себя я набираю полную ванну теплой воды. Раздеваюсь и погружаюсь в нее. Сила Архимеда выталкивает жидкость на покрытый кафелем пол.

Я вспоминаю, как когда-то в газете прочел об одном опыте над обезьянами. Пять голодных обезьян сидят в закрытой комнате. К потолку подвешен банан. На полу лежит ящик. Наконец, одна из обезьян берет ящик и лезет за бананом. Тут же всех обезьян поливают ледяной водой из пожарного брандспойта. Отважная обезьяна оставляет свои попытки. Потом одну из обезьян меняют на новую. Новая обезьяна, проголодавшись, берет ящик и лезет за бананом. Остальные пытаются ее удержать – безрезультатно. Итог – всеобщая помывка ледяной струей из брандспойта. Затем еще один обмен. Обезьяну из первой пятерки вновь меняют на новичка. Обезьяна-новичок, не сложно догадаться, через некоторое время лезет за бананом. Разумеется, вызывает всеобщее негодование. Больше всех усердствует обезьяна, полезшая за бананом в предыдущий раз. Обезьяны не позволяют достать банан, и брандспойт не нужен… И так их меняют до тех пор, пока в закрытой комнате не остается обезьян, которых поливали из брандспойта. Тем не менее, ни одна из обезьян даже не пытается сорвать банан!

Даже если я волью в глотку каждой из своих старух-соседок по галлону археологического зелья, они не скажут ничего, потому, что им нечего сказать. Сказать что-то могут лишь чуждые Дому люди. Ф. не отвечает на мои e-mail-ы, но остается пожилой немец Фриц и… Да! Я вспомнил, есть еще один человек…

Есть еще один!

Время кричать «эврика» и бегать голым по улицам Сиракуз пока еще не пришло. У меня еще все только впереди.

Был еще один человек, который мог рассказать кое-что. И я знал, где этого человека искать. Почти знал…

...Когда старый «Икарус», покрытый белой, похожей на цемент, пылью, остановился на станции «Червоний Гай», к моему удивлению, из него вышло большинство пассажиров. Впрочем, мое недоумение длилось недолго. Как только на прощанье венгерский автобус выпустил из выхлопной трубы грязные чернила дыма и исчез на дороге по направлению к Черкассам, я смог отчетливо рассмотреть синий, с желтыми буквами транспарант, прикрепленный над кассами. «Вас вітае щорічний фестиваль української пісні» – гласила надпись на нем, и я понял, что попал на праздник.

С флагштоков в мертвом вечернем воздухе бездвижно свисали национальные стяги. Неподалеку с сувенирного лотка бойко расходились их уменьшенные бумажные копии. Там же продавались плетеные корзины, полотенца с красными вышитыми петухами и вырезанные из груши утиные манки.

Орава приезжих вокруг, в выходной нарядной одежде, щебетала, шумела и щелкала тыквенными семечками. Чей-то преждевременно хмельной голос затянул было «Червону Руту», но мелодию никто не поддержал, и первые же ее ноты без следа растворились во всеобщем веселом гаме.

Я зашел в продуктовый магазинчик, примыкавший к кассам. Пухлая молодая продавщица за его прилавком в вышитой сорочке, с разноцветными лентами в косах почему-то напомнила куклу с капота свадебного кортежа.

– Будьте добры, поллитровую бутылку минеральной.

– Якої?

– Вашойи, мисцевойи, – я решил, что лучше будет перейти на украинский язык: черт с ним, с акцентом.

– Ось тримайте, – продавщица протянула мне пластиковую емкость, а я отдал ей деньги. – Теж на фестиваль?