Эльфрида Елинек: Дети мёртвых

Угасшие, живые или мёртвые, до сего мгновения не знали, что их будущее уже наступило. Деревья вокруг давали им хороший урок терпения: они умели ждать до полного изменения цвета. Отдыхающие, всего три человека, были уже разбиты, когда вставали из своих шезлонгов. Эти не использованные судьбой плоды в падении предали свои добрые семена, но никто ими так и не воспользовался. Остальные отдыхающие были увлечённо заняты усвоением Томми ГЪттшалка, ну, того, который производит столько слов, что их не успевают выбрасывать. Приходится сжигать кое-что из мебели, чтобы расчистить место для ТЪмми. Ведь дый, кто отдыхает в отпуске, сам садится на место прошлого. В крайнем случае он сидит на полу, тут люди получают от жизни маленький ответ, потому что во время работы они помалкивают. Живые члены расширяют во все стороны щели ледников и скал и сталкиваются со своим строжайшим критиком — Богом. На этой природной сцене выступают лишь любители. Боже мой, вы только взгляните, вон там, наверху, человек с дельтапланом! Или в воде, здесь они тоже тут как тут, отдыхающие. Влага хорошо поддаётся ограничениям, потому что внутри себя она не образует границ. Этот молодой продавец из спортивного магазина, Эдгар Г., он сам есть неопределённый артикул за своим прилавком, почему они определили в жертвы именно его? Ну, потому что он сам себя взял и превознёс до небес, вот поэтому! Вон там, наверху, тот несчастный на этажерке, это он и есть. Будем надеяться, что он сумеет обуздать себя и не трахнет мачту линии электропередач. Он каждый день, смеясь, швыряет себя на ветер, будто предназначен на выброс. Что за страсть такая — видеть себя божественным; уже для чемпионки мира по лыжному спорту Улли Майер эта страсть стала роковой. Мы, обыкновенные люди, страдаем куда скромнее и разве что от позднего обеда, который для нас разогревали, потому что мы заболтались на скамейке у Вильдбаха. Молодой дельтапланерист приземлился вчера не там, где его ждали, он очнулся от глухого перестука прямой трансляции теннисного матча, всего лишь бумажная игрушка в руках ветра, а на ней ещё и человек висит и тормозит, тогда как действительно важные вещи незаторможенно могут свистать сквозь эфир. Борис! Штефи! По спортивному каналу! Гребя против нашей доморощенной грязной воды. Они тоже странники во времени, но ещё больше Анита Вахтер и Роман Ортнер и/или Патрик Ортлиб или как там его зовут, в их вечной битве с часами, в которой они легко забывают опасность, но всё же эти герои невинны в своей решимости порешить свою цель и следующую тоже. Тогда их последнюю картинку жизни можно будет выжимать до бесконечности, но и после этого она всё ещё будет капать, жизнь, которую никак не дожать до упора. Это лезет в любые рамки. Улли сломала себе шею о судейский штаб (скипетр вечности), который посмел посмеяться над конечностью, и порвала артерии, питавшие мозг, — о, как мне жаль Улли, сказала нам теледикторша, когда мы и сами болтались на волоске и не могли отвязаться. Жизнь — одна из многих школ природного альпинизма, в которой наш создатель может отвязаться от очень многих из нас, и очень быстро. Ведь мы не фрукты, чтобы выжимать нас и начинять нами серёдку кнедликов. Может, Ему просто надоели наши спортивные костюмы, которые для нас так важны, когда мы зарываемся в бумагу, в окончательный, последний вариант.

Еда у хозяйки хватит на всех ожидающих. Они сидят за столами на стульях. Кола, фанта и пиво пенятся, как горные ручьи в ненастье, в стаканах, обращённых в истину старой посудомойкой Иозефой. Да, ненастье вливается в туристов и снова кончается на середине, как раз когда всем захорошело. Одежда. В горах она как спортивный соратник, она самое непосредственное, пока не узнаешь под ней человека, который тоже далеко не всегда обладает водоотталкивающими свойствами, но каждый неповторим. Ткк думают они все. Тревожны и настороженны собаки, в том числе и собаки гостей, вялые и сонные от скормленных отбросов, но всегда готовые к тревоге, ведь их задача — поднимать шум. Долг надо исполнять. Вчера в деревне внизу одна корова навязала ветеринару окаменевшего телёнка-близнеца, и тот с ним завязал. Будничное несчастье. Но никаких других предзнаменований не было, а то бы мы придали им значение. До нас дошло пока лишь ненастье, наш старый противник.

Если не считать одной неприглядной картины: два сына лесника, года два тому назад. Они налили в стволы своих ружей воды (патроны там тоже были!) и дунули из них, я имела в виду, из себя, каждый выдул себя из самого себя. Самоисчезнувшие. То есть один другого дразнил, что тому не выдержать экзамен в школу егерей. Этот экзамен был для обоих таким потрясением, что им легче было подготовиться к смерти, чем к нему: как положено охотнику, ведь смерть — его профессия. Они повредили себе мозги, а заодно и черепа. Деревня всё ещё говорит об этом. Ну и что из того, если то один, то не один видел их обоих на краю деревни, как будто их деревня — вечная стройка, где появляется всякая рухлядь; они всегда вдвоём, в своих егерских одеждах (которые превратились чёрт-те во что!), потому что их похоронили в лучших костюмах, украсив каждого букетиком, как на свадьбу, — может, для того, чтобы не так бросались в глаза разнесённые выстрелом головы.