Эльфрида Елинек - Дети мёртвых

МИМО ОЦЕПЕНЕЛЫХ ВЗГЛЯДОВ этих животных Гудрун скользит вниз по лестнице. Её дыхание никого не касается, оно — пневматический воздух без святого духа. Эта молодая женщина полная, но ей недостаёт всего, или она — недостаток, который всё же полон? Не часть в части, а всё в целом — эта ангельская птица, порхающая вниз по лестнице! Дуновение жизни, именно лишь дуновение, но его достаточно, чтобы в этом измерении существо Гудрун казалось вполне существующим, и она несёт себя даже с некоей торжественностью, как собственную реликвию, э-э, поскольку мы уже в пыли: ею набила её неразумную душу домохозяйка, которая здесь — домработница. Работа, которая проваливается в чёрную дыру скорого забвения и потери себя. И этим Ничто, которое создала домохозяйка, она покрывает только себя, полная женщина, которая, тем не менее, со скромной гордостью вся прячется зд своей работой. И она, в конце концов, сойдёт на нет, хоть её ещё пока видно, как она раскладывает на столе свою дикую еду и преломляет хлеб облатки, — о, вот, наверное, Богу досталось по рукам! Такова и Гудрун Бихлер — из праха пришла в мир и в землю уйдёт, сухой остаток, и в неразумии своём справляется у мыслителей, что это выскочило из их мозгов, и вот она опять приходит к тому же, сделанная по чьему-то образу и подобию, да к тому же неудачно; ибо несколько лет назад когда она умерла, как раз в моде снова было мини (поскольку женщина уж такая мелочь, что и одежда её съёживается!), сейчас эта мода опять ушла, только для того чтобы вернуться до половины бедра. Всегда готовы: нажать на пуговку лифта, чтобы снова всё пошло вверх. Где там прозябает прах Гудрун? Она не может пожелать, чтобы в неё было вложено нечто похожее на неё, ведь ляжки она хочет потоньше, а то, что от них останется, хочет получить наличными. Но, может, здесь как раз тот случай, когда чем меньше, тем лучше? Гудрун — кость от кости, и она больше не позволит отогнать себя за турникет, через который тащат мясо из подвала, пропускают через контроль и выкладывают на прилавок. Вот уже руки из стен тянутся к студентке, грабастают её, раскрывают, листают, душу из неё вынают, а душа ведь ей самой ещё понадобится, но где бы взять так, чтоб не украсть. Так. Гудрун бежит. Руки лапают её, а она знай своё: бежит! Из стен её хватают, она чувствует на щеке дуновение воздуха, дальнобойный манипулятор, пятна грязи на правой икре, беглые приветы, которые не дойдут, потому что забыли надписать адрес на открытке с видами. Слова сражены — где же их щит, где же меч? Связи закинуты, как лассо, как арканы, в суетливом усердии существа из реки обшаривают берег, — почему бы и нет, ведь удочки с берега непрерывно обшаривают реки, чтобы выудить оттуда что-нибудь. Как существо, которое ещё не доразвилось (японское пристрастие к красивой бумаге), которое бросили на полдороге, и теперь тут торчит беспомощный сгиб, там сустав выпирает, готовый кинуться к какому-нибудь животному или другому существу от тоски по любви, Гудрун очертя голову бежит прочь. Расчёт при её смерти произвели слишком скорый, поскольку там поджидал другой кусок настоящего времени, кредит, который теперь надо погашать. Невидимые руки хватают её, но промахиваются, Гудрун успевает их опередить. Каждый человек всё-таки самая зачитанная книга для себя самого, хотя мысли он черпает из другой. Вот Гудрун минует стеклянную витрину с кубками по лыжам, которые выиграли дети хозяйки пансионата, — она даже из собственных детей старается извлечь доход. Зато на свободное время в этих местах никто не покушается, поскольку для этих юных столяров, электриков и монтажников в сельской местности чужое свободное время давно стало собственной работой. Этот дом, этот вестибюль не просто выдуман мной, не надо забывать, что он реален и тверд для местных жителей, особенно пол. Из волос Гудрун как раз собиралось вырасти дерево, его корни уже впутались в эту богатую растительность и прочно держали студентку на земле, но теперь она упала, слишком быстро бежала по лестнице, — или это её волосы вдруг рванули назад, в неведомое, невидимое? Навзничь падает Гудрун Бихлер в петлю времени, в которой она догнала сама себя чуть ли не (не совсем!) со скоростью света, так что она не остановилась, а просто забежала чуть назад в прошлое, то, что неизменно. Только затормозить Гудрун уже не может и падает, скользит, конькобежка, которая слишком долго вертела свои круги на одном месте, и теперь крышка канализационного люка, ведущего в Ничто, выломилась — из кухни слышен голос подсобной девушки, которая что-то взахлёб рассказывает, его прерывают вставные реплики, снаружи не понять ни слова, а может, и слова тоже прокручиваются назад, — так она растянулась во весь рост. Гудрун Бихлер, проехав половину пола уже лёжа. Что-то в ней дрожит, просится наружу, наша суть находится в нашем индивидуальном распоряжении, это как с гомеопатией: никто её не видел, но многие хотят тут же что-то почувствовать, как только приняли пульку.