Эльфрида Елинек - Дети мёртвых

А теперь вниз, по горбатому альпийскому лугу, земля потягивается и выгибается уже нарочно. На пути Эдгара неожиданно возникает группа из трёх походников. Пожилые мужчины невольно напрягаются, через них проходит трещина, но они смыкают ряд. Их часы отмеряют не только время, но и умеряют удары их сердца, как будто кому-то есть дело до их жизни — всё уже заранее измерено, взвешено и сочтено. Внезапно долину перед ними скрывает тень. Как будто её захлестнула чёрная мысль. В продолжение мгновения из деревни выпадает её собственный проспект, на котором она подсовывает под нос нам, любителям достопримечательностей с дрожащими от перенапряжения мускулами, свои примечательные, обсаженные цветами образцовые строения, — выпадает чуть ли не из образа курортного местечка. Из окон выглядывают глаза: с чего это так внезапно стемнело? Уж не поздняя ли гроза? Не мог же в такой ранний час заблудиться вечер! Только луга ещё лежат в самоупоённой зелени, покроплённые то там, то сям брызжущим, как родник, существом в спортивной, но слегка подпалённой одежде для свободного времени, которое пытается выпутаться из банды, в которую он попал, из эластичной повязки ремней, цепляясь, царапая землю и ища, за что ухватиться на склоне луга.

Дедушки, спешащие домой, где их жёны в шезлонгах ждут, когда же снова смогут привязаться к ним, своим спутникам! Чтобы дёргать их, как козы свои колышки. И не надоест ведь им! Прелестно, как пенится вода там, под мостом. Альпы давят, как гнёт помешательства, на этих походников, которые теперь, к сожалению, должны окончательно разойтись с Эдгаром в его треплющихся на ветру просторных трикотажных брюках с напечатанными на них именами, которые не греют нас, — имена вопят в тоске по месту их рождения, по Америке, от груди которой их слишком рано отлучили. Имена наших мёртвых? Мы их не знаем. Да и не обязаны знать. Мы — американец. Так мы твёрже пойдём дальше — если к гостинице, то вниз, если к вершинам, то вверх. Уже размечена колышками земля, а Эдгар ещё слышит шаги коллег по гальке лесной дороги и скрип кожи их ботинок и шорканье штанин; уже размечена земля, возведена без здания пустая дверь, через которую можно вломиться, а можно и обойти вокруг, поскольку нет никакого дома. Страх, который сковывает до рукам и ногам. Хлёсткий звук хлыста. Уже что-то подступает ближе, и вдруг, совсем ненадолго, Эдгар затосковал, вспомнив про этих мужчин, очевидно прочно укоренённых в жизни, которых он только что повстречал, — ведь нить связи с ними ещё держалась, но этот горный рыцарь Эдгар, этот горец, был слишком горд, чтобы схватиться за неё. Так он послал тех трёх мужчин, даже не взглянув на адрес, написанный у них на бирках. Он знал адреса и получше, написанные на его брюках. Дорога, эта светлая змея, только что она казалась короткой, отрезок, на который предстояло взойти, вдруг вильнул под более острым углом, чем рассчитывал Эдгар. Временами казалось, что она, словно воронка в воде, отступает назад, как будто навстречу ей движется нечто, с чем придётся бороться. Приливное течение, водоворот, прибивающий к фьорду сломленное, скрюченное существо. Почему фаланги этой змеи такие окостенелые, будто она сейчас выползет из своей кожи и бросит свой снятый наряд Эдгару под ноги, потому что ей не подошёл цвет? Давно уж должен был открыться вид со штабелями стволов, приготовленных для вывоза, там, где сыновьям лесника и пришла в голову мысль застрелиться из стволов, наполненных водой, и где они и осуществили эту мысль, потому что никто, даже лесничество, не хотел их взять и потом, может, даже перевести их на чужой для них, письменный язык. Теперь у лесника больше нет детей, но ружьё у него всё ещё есть. Если мы здесь немного подождём, может подойдёт и он. Почему дорога здесь неожиданно пошла выше? — ведь Эдгар знает дорогу, даже во сне не заблудится. Как будто невидимая рука на этой горе Средних альпийских предгорий, не устояв перед блеском ослепительной панорамы Тормойера, быстренько устроила ещё одну вершину, рядом с Высоким Файчем. Кто-то, кого больше не устраивал альпийский сельский магазин с его убогим выбором, и он просто подсел на этот вид. Непрошено подсел. Он просто хочет предложить нам нечто большее, этот лихой прохожий, этот проходимец, это лихо!

У кого в ручье водится самая зрелая форель — вот в настоящее время один из основных вопросов, поскольку тенистые сады состязаются между собой: что они могут нам предложить. И мы терпим эти и другие вопросы, а также вопросы о людях, о которых мы не любим вспоминать. Кто они такие? Эдгар Гштранц совсем неплох, но злоупотребляет своей памятью для воспоминаний и немного вспоминает про тех трёх давешних походников, которые давно скрылись за поворотом, о, да вот же они! Будто фильм отмотали назад, этот виток дороги просто продублирован, дорога — винтовая лестница, и по ней во второй раз поднимаются те давешние трое. Снова слышится хруст их туристских ботинок по щебню, снова шорканье их штанов. Или Эдгар сбился с пути? Ибо как он попал на эту местную гору окрестных жителей, на которой он больше не чувствует себя как дома? — она кажется вдвое выше той, которую он знал раньше. И вдруг от продублированных походников не осталось и следа — ни звука шагов, ни помпончика шапочки, ни взмаха руки. Для кого эта новая гора должна стать родиной, а для кого-то даже и второй родиной? Кто должен здесь, на этой возникшей новой родине, приобретать земельные участки? — ведь здесь ещё совсем ничего не размечено. Эдгар замер посреди своих шагов, которые, казалось, закаменели на его теле, но чу, шаги поднимаются по его телу всё выше и выше, как паводок. Только что он совершенно нормально сидел на этом ландшафте на мели, но потом поднялся. Почему же тут что-то удвоилось? Поскольку даже старшие из нас здесь с удовольствием реконструировались, а молодёжи нужен новый огонь, новые опасности, чтобы обжарить на них свои сочные филейные части? Ничто тут не способствует тому, чтобы остаться, а Эдгар всё же должен остаться. Что-то схватило его за руку и держит, хотя здесь нет никого, кроме него, и вдруг его что-то сбивает с ног. Земля под ним вне себя от радости, что ей напоследок удалась такая шутка, которую этот молодой человек ещё не знал: что она, земля, может здесь лежать! То, что значилось на походной карте, вдруг перестало соответствовать действительности, и соответствуешь ли ей ты?