Эльфрида Елинек - Дети мёртвых

Минуточку, мы должны обратить внимание на то, что этот спортсмен остаётся не один, кто так же мало с кем-нибудь беседует, он делает это лишь изредка, и именно с этой тоже весьма молчаливой студенткой, которая якобы готовится здесь к каким-то экзаменам, но вряд ли кто видел её читающей свои книги; проходя или проезжая мимо, молодой человек иногда обменивается с ней несколькими словами, они ведь здесь единственные в своём возрасте. Во всяком случае, до тех пор, пока не появилась в поле зрения эта новая, тоже довольно юная группа горных туристов. (Некоторые спросят, какая ещё группа? Кто опять такие? Ведь было всего трое старых горных козлов-придурков — где они сегодня, кстати? Они ведь всегда вовремя являлись к столу. Нет смысла спрашивать меня. Я этого тоже не знаю.) Есть и такие, кто этих серьёзных молодых людей, да, которые с веточками эдельвейсов за лентой шляпы, вообще не видел. Наверно, эти молодые туристы как раз восходят сейчас на высоту Файч, если уж к нам сюда заглянули такие неисправимые, не желающие признать свои ошибки, но всё же любопытные люди. Альпинисты любят быть среди своих, как будто все они основаны на обоснованном повторении и от века знают здесь всё. Но эти молодые туристы были одеты так странно, что просто должны были бросаться в глаза, во имя отца и сына, нет, я верю в другое имя, под которым они у нас значатся как враждебный род, на который мы обрушились, как штормовой ветер. Максимум четверо существ из этого поколения допущены до нашего восприятия, и мы должны позаботиться о том, чтобы не они представляли совершенного человека, а мы. Вот они сидят на своей скамье и играют в совершенно захватанные карты. В дождь даже они, постоянно странствующие, не осмеливаются выйти наружу. Должно быть, они свалились с четвёртого света. И поскольку они не находят места для соскока, то снова заглянули к нам, всё равно мы всегдашние соглядатаи. Что тут скажешь. Вообще-то, этот Эдгар Гштранц — где его доска, где его долото? — хотел бы разделить тело Гудрун Бихлер, чтобы обследовать её двойной вход, уж это бы его заинтересовало, но не очень. Можно было бы взбежать вверх через две ступени и перелистать её, и, может, проснулось бы что-то напряжённое, и развилось бы, неважно, можно пить пересоленное молоко жизни, но лучше оставить его нетронутым. Эдгар кивает Гудрун, небрежно поднимает руку, вот он уже и миновал её. Она не оглядывается ему вслед, этим она могла бы себя уронить. В то время, которое ещё остаётся, скажем большой собаке, которая живёт при этом доме, запоздалое прощай, вчера она просто упала и сдохла, ни одна душа не знает почему.

Хозяйка, которая из здешних мест, уже беспокоится, ей знакомо коварство и низость этой горной местности лучше, чем её гостям. Воды-то сколько набежало! И такое множество новеньких в доме. Как они отсюда выберутся, если снесёт мосты, до этого недолго, опоры уже подломились. Берег хоть и укреплён мешками с песком, но если дождь ещё продержится… На сей раз они, наверное, закроют государственную трассу. Надо послушать, что скажут по радио. Хозяйка крутит ручку, но слышит только рваный шум, тонущие в нём голоса, которые, подняв вверх свои голосовые планки, будто взывают о помощи, странно. Смешанный голосовой салат по радио, ничего вразумительного, за что бы можно было ухватиться, и скоро вы больше ничего не услышите и обо мне. В телевизоре, во всём помещении вдруг вырубился ток. Стало темно. Что случилось? Лес! Лес. Хозяйка спешно идёт к двери. Если радио больше ничего не может сказать ей про погоду, она пойдёт и сама лично на неё посмотрит. Она нажимает на ручку двери и выходит из дома, ветер чуть не вырвал её из одежды, ей пришлось упереться в грудь порыва, и это ещё под навесом крыльца. Каково же дальше, на открытом пространстве! Хозяйка спускается на три ступеньки, выходит из сеней туда, где прорвало воду с неба, густая, подстриженная живая изгородь, там, где давеча замертво упала собака, гнётся, как тонкая жесть, но в ней странным образом не возникает пробелов, подтянутая шпалера живой изгороди хоть и гнётся, нет, скорее как край сырой глиняной чаши на гончарном круге, если на него слегка надавить пальцем. Падение ливня, однако, не удержать никакой рукой. Должно быть, он сам пошёл искать свою дорогу.

Сель стремится сохранить, как следствие присущей ему динамики, направление своего толчка. Может оказаться, что он единым махом въедет прямо на откос. Только под давлением напирающих сзади масс основной поток вынужденно изменяет своё направление. Высокие скорости тоже несовместимы с работой селя по преодолению трения и с его разведочной деятельностью по бурению. Но скорость от 50 до 60 км в час всё же достижима. Этому дому не помогло, что он был построен в сторонке и на взгорке. Память о прежних катастрофах, наверное, сподвигнула строителя этого дома не возводить его совсем уж внизу, на дне долины. Но человек предполагает, а бог сидит за рулём и врубает рубильник. Мотивы для всего этого падения Он каждому из вас подыщет индивидуально, насколько я Его знаю. Он ведь даже к нам, урождённым местным, не приставил собственного ангела, который смог бы нас хранить.