Эльфрида Елинек - Дети мёртвых

Этот молодой политик, да, который при подножке, поставленной его карьере смертью, пересаживается вперёд к вынужденным случаям; голубоглазым блондинам, которые ни о чём ничего не знали. Они парят под потолком, любительские снимки, за две минуты проявленные, увеличенные и смятые, и всё же: мы должны держать головы выше, ибо они поставлены над нами!

Вообще: этот классный господин председатель, который повязан единственно законами своего шарфа, порхает здесь, среди нас, и улыбается в объектив, который определён им самим и потому пошлый и действующий, он пригласил нас сегодня. Теперь мы едим и потом не платим. Вы можете сегодня спокойно начистить рожу вашим сапогам, господин председатель, и не следите за ними, они нам велики. Падают предписания. Ещё раз выступают русские степные степ-танцоры с красивыми, мягкими глазами. А потом явится пехота пинальщиков-немцев, которая тоже может сдать свои прежние номера, чтобы взять с собой нас, хотя мы бы лучше сидели у костра и пели венские песни! Зато потом у нас будет достаточно времени: мы, ведь только мы находимся, как бог, по ту сторону времени. Мы можем охватить одним взглядом будущее и прошлое, но мы этого не хотим. Вам стоит только обернуться, мой господин, как они уже здесь, умершие, здесь, в ложе реки, они работают над своим родом так, что только клочья летят. Нельзя отрицать, убогие любительские фотографии незначительных посыльных всё ещё у нас в руках, поскольку сейчас мы будем выделены, к счастью прямо в воду. Но на этих фото совсем ничего не видно, не видно даже, с какой стороны у нас позвоночник.

Классную майку с голыми плечами и очень большими проймами носит сегодня Эдгар Гштранц, так что от него (отдай пустоту тому, кому она подобает!) видно больше, чем у него вообще есть, тело разоблачает его до самого удобного дыхания, но Эдгар сливает к тому же ещё и эротическое напряжение в 100 вольт из корней рукавов, это добрая половина розетки. Это последнее, но действительно уже самое последнее, он отнял ещё у женщин. И теперь этот молодой Эдгар, так беззастенчиво обнажившийся здесь вместе со своей теннисной ракеткой, стал единственным местом, куда я ещё хочу пойти, но оно меня не принимает; ну, тогда я пойду к ручью, последую за моими слезами. Но он между тем так вырос, просто поток с клыками! Кто, как я, принадлежит к осенней коллекции жизни, тот скоро, как вялый листик, вспорхнёт в воздух по одному мановению руки и низвергнется, плохая карта, с расстёгнутой рубашкой, в темноту, и там на неё упадёт земля, на всех на нас. Свернувший поток крови казнённого станет жиже, конечная морена с последними хрящиками ещё немного протащилась по траве, которая после неё быстро снова распрямилась, снова срастается торс, голем, мясо к которому сформировано так чудесно; с облегчением вздыхает осиная матка, королева насекомых, королевская самка (я думаю, «ауди-80 ООО» или это был «БМВ» среднего класса?), она наконец избавилась от своего груза, хоть её внутренность теперь настоятельно нуждается в полной очистке шампунем, даже эта теннисная ракетка запеклась в питательном креме на основе плаценты и маточных труб, который был произведён из водителя, тоже сидевшего внутри, посредством духовного превращения, и что из всего этого вышло? Демиург Гштранц, истинный, часто ранимый австриец, который чуть было не выиграл пред-пред-последний Петушиный гребень, я имею в виду: на Петушином гребне он просто не мог выиграть! Поскольку он многого про себя не знал, зато теперь много знает не про себя. Ведь он столько хранился к земле. С двумя своими спутниками, сделанными из мёртвых тел самострельных сыновей лесника и небольшого количества газетной бумаги, этот свежевыпущенный на волю волк убегает стройной, протяжной рысью прочь и снова прямиком в землю, или земля на сей раз сама идёт к нему навстречу! Он получил в качестве надгробного камня красивую мраморную фигуру, Эдгар, тогда как из простреленных голов детей лесника, из острых щелей и осколков прорастает зеленоватая плесень, так что крышка на эти головы уже еле налезает. И одному из них приходится держать свой левый глаз за черенок, поскольку вечность давно пробует его слизнуть, м-м-мц, человеческое лицо, всё же попытайся сохраниться! Ойе, оно растекается! Некоторые линии, к сожалению, уже разъехались, когда мы, запыхавшись, спешили на перрон, где заседает самый страшный суд, судок с едой быстрого приготовления, — просто избыток мёртвых любителей быстрой езды, превысивших скорость, — за судок хватаются уже наши невидимые повозки, ещё на бегу, на быстром ходу, в котором они, медленнее и вместе с тем быстрее, чем мы, живые, неотвратимо должны застыть на полпути.