Павел Пепперштейн - Предатель ада [сборник]

Внезапно он открыл глаза и произнес несколько слов по-французски. Голос низкий. Я предложил ему перейти на английский.

— Я ожидал женщину, — сказал он.

— Женщина будет здесь через час. Модель. Она будет позировать нам.

Он внимательно смотрел на меня своими круглыми, темными, тревожными глазами. С открытыми очами он немного более походил на свои фотографии.

Я взял стул и сел напротив. Честно говоря, я чувствовал себя не столько художником, встречающимся со своим прославленным коллегой, сколько одним из врачей. Я сильно волновался, но ощущение, что передо мной гений из прошлого, внезапно исчезло. Скорее передо мной был пациент, с которым мне предстояла долгая и нелегкая работа.

Я заговорил об искусстве, о том впечатлении, которое его картины и рисунки оказывали на меня во время посещения различных музеев. Я упомянул также некоторые детали его биографии, которую помнил весьма приблизительно. Он отвечал мне какими-то общими фразами, иногда невпопад. Его английский был правильным, но небогатым — не возникало ощущения, что он говорит на родном языке, однако никакого испанского или французского акцента в его речи уловить не удавалось. У меня появилась неприятная мысль, что он слегка слабоумен, что сознание после воскрешения не заработало в полную силу. По его ответам я не мог понять, помнит ли он о тех событиях своей прошлой жизни, о которых я упоминал.

После эйфории, которая сопутствовала мне на пути сюда, я вдруг ощутил резкую волну скепсиса: говорят, что воскресили Пабло Пикассо, но кто этот человек передо мной? Ни внешнего сходства, ни внутренней энергии, ни воспоминаний… Ничего убедительного, впечатляющего. Скорее напоминает психиатрического пациента с синдромом афазии. И с этим человеком мне предстоит провести бок о бок несколько месяцев?

Меня внезапно не на шутку испугала такая перспектива. Не совершил ли я глупой ошибки, второпях и необдуманно согласившись на предложение ученых? У меня не было никаких доказательств, что это действительно Пабло Пикассо. Но даже если это и правда он, то разве я располагаю хотя бы приблизительным, хотя бы смутным представлением о том, как изменяют душу человека долгие годы смерти?

Внезапно он ответил моим мыслям. Впоследствии я не раз убеждался в наличии у него телепатических способностей.

— Вы все забыли, молодой человек, — произнес он тяжело, пристально глядя мне прямо в глаза своими крупными полузеркальными зрачками. — Я вижу в вашем лице только слабые следы стертых воспоминаний. Вы даже позволили себе забыть французский язык, а ведь когда-то он был вам родным. Вы называете себя художником, произносите слова «искусство», «живопись», но вы не помните о том, что означает слово «цвет». Это потому, что вы забыли о мирах, где раскрашивают то, что мы видим вокруг себя. Вы забыли о том, как осуществляется расцвечивание.

Помните этих существ? Нет? Ах вы бедняга! Вы меня не узнаете, а я прекрасно помню ваше лицо. Вас зовут барон де Лур, нас с вами познакомила одна проститутка в Париже — Жозефина, если не ошибаюсь. Или Сьюзи. Рыженькая такая, с вьющимися волосами. Вы тогда слыли прожигателем жизни, о вас говорили как о пустом человеке при деньгах. Полагаю, с тех пор ничего не изменилось. Это не в вашем ли поместье мы находимся?

Я смотрел на него в полном недоумении. Я понятия не имел, о чем он говорит. Имя «барон де Лур» я слышал впервые. В глазах его мелькнуло некое озорство.

— Говорю же, вам стерли память. Да ладно вам, расслабьтесь, приятель. Это прискорбно, но это случается. Shit happens. Кстати, я знаю, что мы с вами сейчас в России, в научно-медицинском заведении. Здесь меня оживили русские ученые. Обратите внимание: я их об этом не просил. Не кажется ли вам это бестактностью с их стороны? Ох уж эти мне свиньи в белых халатах! Вечно суют свой нос куда не надо. Я не одобряю воскрешение умерших. Между прочим с тех пор, как я умер во Франции в 1973 году, я уже один раз побывал в мире живых. В 1987 году я переродился девочкой в Южной Америке. Но прожил недолго. Всего пять лет. Прискорбно, не так ли? Но это были веселые пять лет. Я жила на берегу моря. Я любила рисовать на песке. Я влюблялась в морские раковины. А теперь меня совсем не тянет к этому делу, — он кивнул на холсты и пачки бумаги. — Может, из-за того, что ваши глупые ученые нарушили естественный ход вещей? Теперь мне хочется только секса, а больше ничего. Когда уже придет эта женщина?

Женщина вскоре явилась. Невысокая, крепко сбитая молодая уроженка острова Куба, судя по внешнему облику.