Вэй Хой - Крошка из Шанхая

Я выключила компьютер, экран на мгновение мелькнул и погас. На стерео прозвучала песня «Зеленый огонек» в исполнении «Соник Ют» [110]. Последняя строчка все еще звенела у меня в ушах: «Ее свет – это ночь, а-а-а». Я залезла в ванну и легла в теплую воду. На мгновение задремала, убаюканная бульканьем воды и ласковым прикосновением мыльной пены. Мне снился сон, и во сне я сочиняла стихотворение о ночи. Мне запомнились лишь эти строки: «Прежде чем день растворится в ночи, вы не узнаете, что значит тьма, / вам будут неведомы тайны, сокрытые в складках постели, / и вам не познать томленья жадно раскрытых губ /а-а-а…»

Безветренным удушливым вечером, когда от низкого атмосферного давления сжимало виски, безо всякого предупреждения к моему дому подъехал Марк и позвонил из машины.

– Прости, если помешал, но мне срочно нужно увидеться с тобой!

Из-за помех его голос звучал нечетко и глухо. Едва он закончил фразу, связь прервалась. Наверное, в его мобильнике сел аккумулятор. Я представила, как он в ярости швыряет телефон на сиденье машины и чертыхается. Отложила ручку и сбежала вниз, впервые не накрасившись перед встречей с ним.

Он был свеж и подтянут, как обычно. Я взглянула сначала на него, затем на себя – босые, обутые в сандалии ноги и нелепо задравшаяся скомканная ночная рубашка. При всем желании невозможно было удержаться от смеха!

Он тоже рассмеялся, но быстро посерьезнел:

– Коко, у меня плохие новости: я уезжаю в Германию.

Я бессознательно поднесла руки к внезапно окаменевшему лицу.

– Что?

Безмолвно смотрела на него, и он не сводил с меня глаз.

– Значит, это не просто слухи, – прошептала я. – Кузина говорила, что тебя собираются перевести в главный офис.

Он обнял меня.

– Я хочу остаться с тобой.

– Это невозможно! – надрывалось криком мое сердцe, но я молчала.

Онемев, стиснув зубы и плотно сжав губы – только так я могла выдержать поток бурных излияний, который Марк обрушил на меня. Ничего нельзя было изменить. Даже если бы я набросилась на него с кулаками и как безумная колотила бы в грудь, даже если бы я выкрала у него все деньги до последнего гроша, кредитки и паспорт в придачу, мне не удалось бы противостоять неизбежности: мой любовник из Германии, человек, который подарил мне больше чувственного наслаждения и радости, чем все предыдущие мужчины, покидал меня навсегда. И ничего с этим не поделаешь.

Я ободряюще потрепала его по плечу:

– Хорошо. И когда же ты уезжаешь?

– Не позднее конца следующего месяца. Я хочу провести оставшееся время с тобой, каждое мгновение, каждую секунду! – Он склонился ко мне и прильнул к груди. От прикосновения его волос сквозь ткань ночной рубашки мои соски ожили и набухли, словно бутоны в последней отчаянной попытке раскрыться, опередив наступление ночи.

Мы стремительно мчались по ровному шоссе, и наш яркий цветной сон постепенно растворялся в ночном сумраке, так и не став явью. Как будто светлый серебристый лунный круг повернулся к нам обратной темной стороной, обезображенной кратерами вулканов и черными обрывами скал. Ночной Шанхай всегда живет на пике нервного напряжения и игры страстей. Мы неслись по бездушным гладким автострадам мимо неоновых огней и кружащихся в их свете облаков золотистой пыли. А из динамиков неслась песня Игги Попа [111]: «Мы все лишь странники, / спешащие куда-то, / и звезды в вышине / все ждут, когда мы вместе с тобою улетим».

Можно любить друг друга до безумия, испытывать невыносимые душевные муки, превращать вымысел в реальность и пытаться строить в нем свою жизнь или втаптывать мечты в прах. Что угодно. Но для меня непостижимо, почему Бог считает, что он вправе гасить потоком слез все звезды на нашем небосклоне в любой момент, когда ему вздумалось всплакнуть? Той ночью был миг, когда я ощутила неизбежность надвигающейся катастрофы – дорожной аварии или несчастного случая, который помог бы вскрыть этот нарыв изнурявшей нас страсти и одержимости.

Но никакой аварии не произошло. Машина домчала нас до Центрального парка Пудун. Ворота были закрыты, и мы предались любви, припарковав машину у стены в тени деревьев. От откидного сиденья пахло кожей и похотью. Мне свело ногу судорогой, но я безропотно терпела ноющую боль до тех пор, пока наш любовный сон не прорвался неудержимым водопадом и не оросил мои бедра.

На следующее утро я очнулась от забытья в квартире Марка. Все произошедшее казалось фантасмагорией. Страсть всегда оставляет в сердце кровавый след, как мягкая кисточка – каллиграфический чернильный росчерк на традиционной китайской картине. Но течение жизни не подвластно любви, и не в ее силах стереть черные утомленные круги под глазами, отраженные беспощадным зеркалом.