Вэй Хой - Крошка из Шанхая

Во время танца я обычно предаюсь безудержной фантазии, меня посещает вдохновение, воображение разыгрывается, и я раскрепощаюсь. Когда я импровизирую под музыку техно, было бы неплохо, чтобы вместо партнера по танцам рядом находился личный секретарь. Он бы неотступно следовал за мной, покачиваясь в такт каждому моему движению и записывая все безумные и яркие галлюцинации, порожденные музыкой у меня в голове. Ручаюсь, получилось бы в тысячу раз интереснее того, что можно написать за письменным столом.

Я почти забыла, где нахожусь. Запах марихуаны (или, может, сигары?) проник в правую ноздрю и разбередил чувствительные нервные окончания. Думаю, своим танцем я уже привлекла внимание многих мужчин, как принцесса в восточном гареме или обладающая колдовскими чарами Медуза. Мужчин часто влекут хищные женские особи, типа самки паука «черная вдова», готовые сразу после спаривания съесть своего любовника заживо.

Я взглянула на серебристое колечко, продетое в пупок, оно бешено плясало в свете огней, как ядовитый цветок на теле. Вдруг чья-то рука властно легла мне на талию. Я не знала, кто это, да мне, в общем-то, было все равно. С улыбкой обернувшись, я увидела Марка. Он приблизил ко мне лицо, и в его дыхании ощущался запах мартини – любимого напитка Джеймса Бонда. Говорил он тихо, но я все же услышала, что он хочет меня прямо здесь и сейчас. Совершенно растерявшись, я пробормотала:

– Здесь? Сейчас?

Мы стояли, тесно прижавшись друг к другу, в кабинке женского туалета на втором этаже. Музыка доносилась откуда-то издалека. Мне было холодно, глаза начинали слипаться, но я продолжала отталкивать руки Марка.

– Что мы здесь делаем? – спросила я.

– Занимаемся любовью, – он произнес эту трафаретную фразу бойко и с неподдельной искренностью. В его голубых глазах не было прежнего холода. Они излучали нежность. Было совершенно непонятно, как в вонючем туалете можно было ощущать такую интимную близость, порожденную чисто плотским желанием.

– Я чувствую себя омерзительно, словно преступница, даже хуже – как во время пытки… – прошептала я.

– Полиция нас здесь никогда не найдет. Верь мне. Все прекрасно, – Марк заговорил голосом заправского гангстера из фильма. Он прижал меня к красной стене, поднял юбку, быстро стащил трусики, скомкал их и сунул в карман брюк. Затем приподнял меня на руках и, не говоря ни слова, вставил в меня свой вздыбленный член. Сидеть на этом раскаленном стержне было все равно, что на наконечнике пожарного шланга.

– Ты, подонок! – взвыла я, не в состоянии более сдерживаться. – Сейчас же опусти меня. Я тебе не букашка на булавке!

Он уставился на меня страстным взглядом. Мы поменялись местами. Он сел на стульчак, а я расположилась сверху. Так я хотя бы могла направлять его движения, утоляя собственную чувственность.

Кто-то стучал в дверь, но притаившиеся внутри кабинки извращенцы еще не закончили свои утехи.

Чувство страха и неловкости потеснил подступивший оргазм. Мы оба кончили одновременно, и это снова было чудесно, несмотря на неудобную позу и ужасную вонь. Марк ссадил меня с колен, потянул за ручку бачка, и его сперму смыло сильным водоворотом.

Я заплакала. Это было совершенно необъяснимо. Моя самоуверенность стремительно испарялась, и я вдруг показалась себе даже большей дешевкой, чем танцующие наверху проститутки. Они, по крайней мере, обладали профессионализмом и хладнокровием. Я же испытывала страшную неловкость И мучилась сомнениями, разрываясь надвое. Видеть собственное отражение в мрачном зеркале было невыносимо. Во мне словно что-то оборвалось, оставив зияющую пустоту.

Марк обнял меня. Он, не переставая, извинялся: «Прости, прости», и прижимал меня к себе, как мертвого ребенка. От этого становилось только хуже.

Я оттолкнула его, вытащила трусики из его кармана, надела их и поправила юбку.

– Ты меня не изнасиловал, – произнесла я тихо, но резко. – Никто бы не смог этого сделать. И перестань все время извиняться. Это так пошло. Я реву, потому что безобразно выгляжу. Выплачусь, и мне станет легче, понятно?

– Ты не безобразна, – сказал Марк очень серьезно.

Я улыбнулась.

– Нет, я имею в виду, что придет день, когда умру безобразной. Все потому, что я скверная девчонка, а Бог не любит таких, как я. Правда, сама я себе нравлюсь, – я снова разрыдалась.

– Ну же, детка, не надо. Ты не знаешь, как ты мне дорога. Правда, Коко. – Его глаза смотрели с нежностью, которая в полумраке туалета казалась грустью.