Элена Ферранте - История о пропавшем ребенке [litres]

Однажды она заговорила о насилии. «Мы считали его особенностью нашего квартала. Насилие окружало нас с рождения и время от времени настигало на протяжении всей жизни, поэтому мы думали, что нам просто не повезло. Помнишь, как мы старались обозвать кого-нибудь так, чтобы задеть его побольнее, как сочиняли новые обидные словечки? Помнишь, как дрались Антонио, Энцо, Паскуале, мой брат, Солара, да и мы с тобой тоже? А как отец выбросил меня из окна? Я сейчас читаю одну старую статью о Сан-Джованни-а-Карбонара, и в ней объясняется, что такое Карбонара и Карбонето. Я думала, это название связано с добычей угля или карбонариями, а оказалось – ничего подобного. Раньше в каждом городе были свалки, которые назывались карбонарными ямами. В них свозили трупы животных, в них стекали воды с нечистотами. В Неаполе карбонарная яма с древних времен располагалась как раз там, где сегодня стоит церковь Сан-Джованни-а-Карбонара. Вергилий в свое время писал [6], что здесь, на пьяцца Карбонара, устраивали ioco de Carbonara – гладиаторские игры, которые проводились не ради morte de homini come de po è facto [7](Лиле нравился староитальянский язык, и она с видимым удовольствием приводила цитаты на нем), а для того чтобы испытать li homini ali facti de l’arme [8]. Но игры скоро закончились. Там, куда раньше сбрасывали животных и отходы, стали проливать человеческую кровь. Кажется, именно здесь изобрели игру в метание камней, в которую и мы играли в детстве: помнишь, как Энцо засадил мне в лоб – у меня до сих пор шрам на этом месте, – а потом расстроился и подарил мне венок из рябины? Потом от камней перешли к более серьезному оружию, и пьяцца Карбонара превратилась в площадку, где проходили смертоносные схватки. Нищие и богачи собирались поглазеть, как люди убивают друг друга из мести. Когда прекрасный молодой юноша падал, сраженный клинком, на эту наковальню смерти, побирушки, мещане, короли и королевы аплодировали так, что небо содрогалось. Вот что такое насилие – желание терзать, убивать, рвать на куски», – говорила Лила то ли с восхищением, то ли с ужасом, переходя с диалекта на литературный итальянский и сыпля учеными цитатами, которых неизвестно где нахваталась и с легкостью воспроизводила. «Вся наша планета, – заключила она, – это одна большая карбонарная яма». Иногда мне казалось, что она могла бы выступать с подобными лекциями перед огромными залами и ее охотно слушали бы, но потом я одергивала себя, заставляя вернуться к реальности. Передо мной сидела пятидесятилетняя женщина с начальным образованием, понятия не имевшая о том, что такое научное исследование и доказательная база. Она просто увлеченно читала все подряд, не различая, где правда, где ложь, а где ее собственные фантазии. У меня сложилось впечатление, что во всем этом кошмаре с отрубанием конечностей, выкалыванием глаз и отсечением голов ее больше всего привлекал и даже забавлял тот факт, что в дальнейшем следы этих жестокостей были прикрыты – в прямом смысле слова – церковью, воздвигнутой во имя Иоанна Крестителя, и монастырем ордена отшельников Святого Августина, обладавшим богатейшей библиотекой. «Ха-ха, – смеялась Лила, – снизу кровь, а сверху Бог, покой, молитвы и книги. Так из союза святого Иоанна и карбонарной ямы родилось название Сан-Джованни-а-Карбонара – улицы, по которой мы с тобой, Лену, ходили тысячи раз, там же рядом вокзал, квартал Форчелла и виа Трибунали».

Я прекрасно знала, где расположена улица Сан-Джованни-а-Карбонара, хотя ее историю слышала впервые. По интонации Лилы я чувствовала: она не просто рассказывает мне ее, а словно бы зачитывает фрагмент готового текста, замысел которого от меня по-прежнему ускользал. «Что она задумала? – спрашивала я себя. – Какова ее цель? Она пытается упорядочить свои впечатления об увиденном и прочитанном? Или намерена написать книгу об истории Неаполя? К сожалению, она никогда не допишет ее до конца, хотя теперь это ей особенно необходимо, потому что больше с ней рядом нет не только Тины, но и Энцо, и Солара, а скоро не станет меня и Иммы, которая так или иначе помогла ей пережить потерю дочери».

Перед моим отъездом в Турин мы много общались и простились очень тепло. Это было летним днем 1995 года. Мы проговорили несколько часов, но Лила без конца возвращалась к Имме: ей тогда исполнилось четырнадцать лет, она только что закончила среднюю школу. Она была красивая и жизнерадостная девочка. Лила искренне восхищалась ею, я выслушала ее похвалы и поблагодарила за то, что она помогла моей дочке в трудное для нее время. Лила посмотрела на меня в недоумении: