Елена Нестерина - Динамо-машина (сборник)

– А ты нам когда, прямо сейчас наловишь? – До Фомы добираться было почти полтора часа, Вика спешила и волновалась. – Если можно, конечно.

– Ну, пойдёмте в бокс, есть там у меня пациент, как раз в обед поступил. Сидит там как миленький, ждёт обрабатываться… Сейчас, только я порядок наведу и зайду за вами. Посидите. – С этими словами Брыся вышла – и тут же понёсся над детским гвалтом её командный голос.

– Вик, а может, мы не пойдём, пусть она одна наловит, а то вши на нас перепрыгнут? – Лариска неуверенно заёрзала и даже зачесалась.

– Хочешь – не ходи, а мне надо, – заявила Вика.

– Ну, идёмте! – тут же появилась Брыся и крутанула в воздухе ключами. – В боксы ходить, конечно, даже родителям нельзя, но врача уже нет, так что…

Лариска не хотела идти, совсем не хотела, она попросила у Брыси халат и шапочку, а Вика посмотрела на её причёску – три волосинки – и подумала, что заведись там вошки, изловить их проблем не будет. Но вслух ничего не сказала.

– Вообще мы всех, кто со вшами, домой заворачиваем – если несрочная операция и они приехали не из области, – говорила Брыся и словно экскурсовод показывала Вике и Лариске даже на самые мало-мальские достопримечательности своей больницы. Подруг у Брыси, считай, и не было. – А тех уж, кто издалека приезжает, мы по всей строгости обрабатываем. Вот он, – Брыся открыла ключом дверь с тюремным окошком, – заходите. Сидит. Ну, сидишь, не скучаешь?

От окна отскочил мальчик лет восьми-девяти, в тапках и застиранной пижаме, – и жадно уставился на руки Брыси, Вики и Лариски.

– На, я тебе редиску принесла, – с этими словами Брыся вытащила из кармана мокрый пакет с бледно-розовой редиской.

Мальчик схватился за пакет, влез в него обеими руками и начал быстро поедать редиску.

– А «спасибо» Пушкин будет говорить? Спа-си-бо. – Брыся попыталась выхватить у мальчика пакет, но он так вцепился в него своими тёмными-тёмными пальцами почти без ногтей, что было ясно: схваченного один раз этот мальчик уже не отдаст никогда. – Ладно, ну тебя, садись на стул и сиди тихо. На стул, я сказала. Знакомьтесь, девочки: Рафик Гусейнов, дикий человек. Привезён сегодня своим папаней из области, диагноза пока нет, так что будем тут его воспитывать и лечить. Видите, ногти какие? Это я их ему обстригла. Он сам не умеет и никогда не пробовал.

– А как же? – спросила Лариска, которая как встала у самой двери, так дальше и не пошла.

– А вот так же: пока сами отломятся. Честно. Ничего, мы из него человека сделаем. Да, Рафик?

Рафик промолчал, но Брыся продолжала:

– Он, кажется, даже зубной щёткой и туалетной бумагой пользоваться не умел. Щёткой зубной, а, Рафик, умеешь?

– Умеешь, – хрипло ответил Рафик и даже гордо передёрнул плечами.

– О, вот так. Это я его сегодня научила. Быстро схватывает.

– У тебя есть шанс выйти в люди, Рафик, – серьёзно сказала Вика, потому что Рафик уже насупился – он решил, что про него говорят что-то нехорошее.

– Есть, конечно. Когда он по-русски говорить научится, тогда вообще будет всё отлично. Хоть в университет поступай. Да, Рафик?

Слово «университет» напомнило Рафику слово «универсам», а в универсам обычно ходили за едой, поэтому Рафик вмиг оживился, чёрные глазёнки его бодро загорелись, он даже приоткрыл рот и завертел головой во все стороны, прямо как галчонок.

– Кушать хочет. Любит кушать, – пояснила Брыся.

Вика, чувствуя себя виноватой, порылась в своей сумке и достала разорванную пачку леденцов, хотела протянуть их маленькому Рафику, но Брыся опередила её:

– Не давай ничего. Пусть он сначала смирно посидит, пока я поищусь у него, а когда отпущу, тогда дай. Так, Рафик, садись ровненько, – с этими словами Брыся натянула резиновые перчатки и накинула на Рафика марлю, которую принесла с собой в бокс. – Сиди, не вертись. Будешь вертеться – конфеты не получишь. Понял?

Рафик уселся послушно. Лариска совсем прижалась к двери и только шею изо всех сил вытянула, чтобы смотреть на то, что Брыся делает. А Вика, заложив, правда, руки за спину, наклонилась прямо над Рафиковой головой и, не отрываясь, смотрела, как резиновые пальцы Брыси разгребают чернейшие и густейшие Рафиковы волосы.

– Ну зарос, не проберёшься, – сказала Брыся, раздирая спутанные кудри, отчего бедный Рафик заорал и схватился за Брысину руку.

– Нельзя! Не хватайся за меня! – закричала Брыся и, вырвав руки из Рафиковой шевелюры, попыталась успокоить дикого ребёнка, который начал сдирать с себя марлю. Рафику, видно, даже леденцов не так хотелось, как свободы.