Сьюзен Келли - Насколько мы близки

– Бедная Полли?

Я кивнула. Мы и двадцатью словами не перемолвились, а Рут общалась со мной как с задушевной подругой детства.

– Жертва везде находится, верно? – погрустнела она. – Заслуженно или незаслуженно, жертва людей или обстоятельств, но находится непременно.

Все скауты были обязаны перед завтраком чистить зубы, а Полли в первое же утро устроила сцену. «Не могу, – хныкала она. – Меня вырвет, если я почищу зубы перед тем, как поем». Мы обменивались хитрыми взглядами: враки, просто хочется в постели поваляться подольше. Тренер тоже не купился на нытье Полли и ровно в 7.15, в одном строю с остальными, погнал ее к длинному желобу, заменявшему нам раковину. Ниагарские водопады ливанули из дюжины кранов, и мы послушно согнулись над желобом, сжимая в руках бесформенные тюбики.

– Чтоб мне провалиться! – вдруг заорала Берта. – Она блюет через нос!

Два десятка десятилетних девчонок вмиг отпрыгнули назад, явив жуткую сцену. Полли не сочиняла. Зубная щетка торчала у нее изо рта, а из носа потоками бежали сопли, слюни, рвота и зубная паста. Тренер бросился вперед, вынул щетку изо рта Полли, велел умыться и привести себя в порядок.

Со второго дня смены Полли разрешили пропускать начало первого занятия, чтобы после завтрака она могла добежать до домика и почистить зубы. Но на ней уже стояла неизгладимая печать: Полли обрела известность не меньшую, чем если бы ее имя объявили в «Ночь наград» среди победителей по стрельбе из лука, верховой езде или гонкам на каноэ. Она стала известна всему лагерю под гадкой кличкой Бедная Полли. Она стала посмешищем, жалким изгоем.

Однако, сама не зная и не желая того, Бедная Полли взяла реванш. На каждом воскресном лагерном сборе, глядя на освещенные языками костра лица, я слушала, как директор лагеря читал рассказы из журнала «Колода», еженедельного издания скаутских сочинений. Я слушала директора и отчаянно молилась в душе, чтобы выбрали хоть что-нибудь из моих выстраданных работ, и уговаривала себя, что меня отсеивают по возрасту, а не из-за сомнительного таланта. И каждый воскресный вечер притихшие от восхищения члены всех трех племен слушали какой-нибудь из рассказов Бедной Полли, хотя я и тени автора ни разу не видела у дверей вотчины Рэта. Бедная Полли писала свои лаконичные, сочные опусы в одиночестве, оставляла их на столе у Рэта – и их принимали. Бедную Полли не нужно было учить, как писать или что говорить.

– Ты права, – согласилась я с Рут.

На следующее лето Бедная Полли в лагерь не приехала. Она стала жертвой «Киавасси». Не наводнения, не преступления, даже не бедности. Жертвой людей. В какой-то степени все мы такие жертвы.

– Да, ты права, – повторила я.

Рут оглянулась на детей и прижала палец к губам:

– Ш-ш-ш. Наши шеегрызы, жуколовы, шторолазы притихли. – Она утащила меня обратно в кухню, ткнула пальцем в стул и дернула на себя дверцу холодильника. – Садись! На закуску даже ореховой пасты нет, зато вино имеется. Присоединишься?

Я лишь вскользь подумала о Скотти, который вот-вот должен был вернуться с работы, – и, кивнув, смахнула кукурузную палочку со стула.

– Вот, пожалуйста. – Рут широким жестом обвела кавардак на кухне. – Вся моя жизнь у тебя перед глазами. Пресловутая открытая книга. Двое детей, один супруг. Рут-и-Рид. Звучит? Стараемся терпеть друг друга и ремонтную разруху. – Теперь ты! – приказала она. – Говори! А я пока сварганю что-нибудь на ужин из остатков обеда. Расскажи о себе все.

Я и рассказала. Пять лет разницы и двадцать лет с нашей последней встречи растаяли, поглощенные замужеством, детьми, сходством жизненных событий. Я пила вино, говорила и смотрела, как талантливая, прелестная, домашняя Рут Кэмпбелл терла сыр, разбивала яйца и обжаривала вареную картошку. Так они нас в конце концов и нашли – Бетти и Слоун, Джей и Грейсон, Рид и Скотти. Мы о них забыли, о наших детях и мужьях, о слагаемых наших жизней.

Тем хмурым вечером я в первый и последний раз постучала в дверь дома Рут. Стук – это для чужаков и торговцев. И для детей, когда дверь в родительскую спальню заперта.

А Рут ко мне и вовсе ни разу не постучала.

Без приветствия и каких-либо предисловий она на следующее утро зашла ко мне на кухню, выдернула рисунок Бетти из-под магнита на холодильнике, заменила его листком из блокнота и провозгласила:

– Наиважнейшая информация!

Поставив чашку, я вслух прочла печатную строчку вверху листа:

– «Абсолютно не готовы к долгому убожеству жизни».