Сьюзен Келли - Насколько мы близки

Какая-то дьявольская предопределенность виделась мне в похоронной процессии дорогих автомобилей, которые полные оптимизма агенты все слали и слали к дому Лоуренсов.

– Надеюсь, каким-нибудь стариканам не продадут. Здесь их и так хватает, – заметила Бет, вместе со мной наблюдая за очередным сверкающим «мерседесом», медленно подкатывавшим к воротам белого особняка.

Я оставила грубость без внимания, понимая, что в дочери говорит злость на обстоятельства, неподвластные даже прежде всесильным родителям. Неизбежная продажа дома детей расстроила: зваными или незваными гостями, они переступали порог владений Лоуренсов гораздо чаще, чем мы, взрослые. Здесь они играли в прятки, хоронясь в благоухающих кедром темных уголках шкафов, а по субботам угощались на кухне щедрыми французскими тостами. Они утопали в кожаных креслах в кабинете и в восхищении замирали перед застекленным шкафчиком с ружьями Берка, любуясь блеском полированных прикладов и металлических деталей. Но в настоящий восторг их приводила стеклянная спальня-веранда на верхнем этаже, причудливый архитектурный шедевр с тремя стенами сплошь из окон – тридцать шесть штук, как однажды гордо сообщила Слоун. Стеклянная веранда ломилась от увлекательнейших игрушек, из которых выросли мальчики Лоуренсов. Здесь нашли приют комплекты «Юного шпиона», электрический «Футбол», по обшарпанному жестяному полю которого скрипели неуклюжие пластмассовые игроки, стопки журналов «География планеты» и старый матрац – прислоненный к стене, он нисколько не уступал горке на детской площадке. Полная комната таких ненужных, таких чудесных вещей.

Во вторник Джей как раз и отправился к Рослин за теми самыми журналами, в надежде их красочными фотографиями компенсировать недостаток собственного усердия в подготовке доклада по географии. Эпизод десятилетней давности, когда Рослин нашла Джея болтающимся у нее во дворе без присмотра, оказался печальным пророчеством. На этот раз Джей нашел Рослин.

Закрыв глаза, она лежала на кушетке, на стеклянной веранде, и, как в случае с птичкой десять лет назад, Джей решил, что она спит. Но как и та птичка, Рослин не спала; из-под ее головы, просачиваясь сквозь матрац, мерно капала кровь, скапливаясь густой, блестящей лужицей на полу. Нет, Рослин не спала. Она была убита единственной, смертоносной пулей, точно направленной собственной рукой из ружья мужа, благо в ее распоряжении имелся целый арсенал.

– Рослин безобидна, – когда-то сказала Рут.

Несчастная, обманутая Рослин. Она оказалась безобидна для всех, кроме самой себя.

Вопросы полиции и врача сыпались плотной картечью, чью убойную силу не смягчал сочувствующий шепоток адвокатов. Мне казалось, я наблюдаю со стороны за прогоном на театральной сцене пьесы, которую сама написала: мы с Рут, обе в джинсах и растянутых водолазках, воротники которых давно пали жертвами бесчисленных стирок, напротив нас – люди в униформе, облеченные властью, но не способные помочь Рослин. Мы собрались в сверкающей кухне Рослин, мечте американской хозяйки.

Я отвечала механически, односложно, не имея ни сил, ни желания втиснуть события последних шести месяцев в одну строчку на типовом полицейском бланке. Рут была немногим лучше, разве что агрессивнее.

– Вы знали о том, что это может произойти, мэм?

– Нет, – ответила я.

– А вы как думаете? – отрезала Рут.

– Это стандартная процедура, мэм, – кротко объяснил офицер полиции. – Вы нашли какую-нибудь записку или письмо?

– Нет.

– Вы виделись с ней недавно?

– Нет, – сказала я.

– Что подразумевается под «недавно»? – спросила Рут.

– Имелись ли какие-либо симптомы, какие-либо указания на то, что она может причинить себе вред? Наложить на себя руки?

– Какие именно? – спросила Рут.

– Э-э-э… – Офицер замялся. – Суицидальные настроения?

– Ни в коей мере, – сказала Рут. – Рослин – местный Крысолов и Супержена, ради других прошибавшая стеклянную крышу.

– Прошу прощения? – переспросил офицер.

Рут едва взглянула на него.

– За подробностями – будьте добры, к ее мужу.

Наложить на себя руки. Я молчала, внезапно привлеченная архаичной мягкостью, уклончивостью оборота, свойственного поколению наших родителей. И вновь вырисовывались, обретали четкие контуры детали. Детали, которым наверняка не найдется места ни на одной анкетной строчке.

Зубы Рослин. Ее неестественно, сказочно ровные зубы, безукоризненностью которых я когда-то вслух восхитилась. «Ну да, ну да, – кивнула она. – Уж эти мне резаки. Я скриплю ими во сне. Безотчетно. Годам к шестидесяти сотру до десен».