Владимир Романенко - Жди, за тобой придут

— Ну, хотеть-то этого, наверное, все хотят — вы же сами сказали. Другое дело, что я пока не знаю, как конкретно такого состояния достичь.

— Для начала неплохо бы поиметь в жизни цель, — ответил балабол с лёгкой, едва заметной ноткой нравоучительности в голосе. — В вашем милом возрасте уже стоит задуматься о том, чего вы конкретно хотите от будущего. Не от настоящего и уж, тем более, не от прошлого, а именно от будущего! Дипломы, профессии — это всё замечательно, равно как и большое количество денег, но, если в вашем случае процесс уже начался, если вас уже «отобрали» для «опасного эксперимента», то подобные вещи вряд ли чем-то помогут.

Костя задумался. Как-то всё очень уж складно получалось у балабола и очень уж подходило к его, Кости, случаю.

— Наверное, вы правы.

«По поводу цели и будущего — это он в самую точку попал. И ещё нужно определиться со своим отношением к любви. Она не может повредить ничему и никому, а вот её отсутствие — вещь тяжёлая, угнетающая и губительная для души. Состояние, когда любовь ушла, — нехорошее состояние, неживое. Будущего в нём, по крайней мере, точно нет. Но как заставить её прийти снова — вот в чём вопрос!»

Меньше всего в жизни Костя хотел стать несчастным человеком. Бедным, одиноким, необразованным — это ещё куда ни шло. Но только не несчастным! Все прочие напасти, которые люди полагают крайне нежелательными для себя, представлялись ему отвлечённой теорией. А вот состояние полного отсутствия даже намёков на хоть какую-нибудь радость в жизни он испытал на собственной шкуре по полной программе. Ещё раз пройти через нечто подобное было бы уже слишком.

В Москве Костя нередко вспоминал «Дорожную проповедь» словоохотливого и благодушного «вагонного мессии».

Для полного восстановления душевного равновесия были необходимы три вещи: жизненная цель, понимание причинно-следственных связей между событиями и вера в неизбежность собственного счастья.

Для того чтобы сформулировать цель, у Кости был ещё целый год впереди. Над верой тоже предстояла длительная работа, поскольку раньше вопрос о ней в такой открытой форме никогда не стоял. Ну, а с причинно-следственными связями он решил разбираться по ходу дела.

Данный момент представлялся ему особенно трудным, в виду того что многие из связей, о которых шла речь, в мировоззрение обычных людей, по всей видимости, не вписывались. Костя же в своей «необычности» (или «подопытности», как выразился балабол) пока ещё сомневался, да и взглядов в ту пору предпочитал держаться в основном диалектико-материалистических, если, конечно, таковые не шли вразрез с объективной реальностью, доступной его непосредственному наблюдению.

Предсказывать будущее невозможно, и Костя знал это совершенно точно. Однако подобное знание не мешало ему прибегать иной раз к некоторым хитростям и кое-какую информацию из будущего всё-таки «выуживать».

Так, например, однажды, классе в пятом или в шестом, ему пришла в голову мысль попытаться угадать будущую оценку за только что сданное сочинение по литературе. Костя чувствовал, что написал сочинение хорошо и варианты готов был рассматривать только следующие: 5/5 (соответственно, за содержание/грамматику), 5/4, 4/5 и 4/4.

Придя домой, он взял ручку, расчертил на гладкой пластиковой табуретке круг с четырьмя секторами, положил ручку в центр и сильно крутанул. Четыре сектора обозначали ожидаемые оценки, и, по принципу игры в «бутылочку», та из четырёх возможностей, на которую падёт жребий, и должна была «поцеловать» Костин дневник.

Перст судьбы указал в сторону 5/4. Повторять эксперимент Костя не стал — мало ли что… Но, когда в выданной ему через неделю тетрадке под последней строкой красовалась именно эта оценка, он приободрился, хотя четвёрки за грамматику всегда раздражали его до крайней степени: они ставились из-за пары пропущенных запятых или, хуже того, из-за какой-нибудь глупой описки.

Другой пример наплевательского отношения к научным устоям цивилизации заключался в том, что Костя, сколько себя помнил, никогда не стеснялся обращаться с просьбами к некой трансцендентной Сущности, которая, как он считал, была способна разрешать мелкие проблемы в жизни всякого просителя и исполнять несложные желания.

В пору ученического атеизма ему ещё не приходило в голову называть эту сущность Богом. Прочие же термины, наподобие «высшего (или вселенского) разума», были слишком громоздки и с контекстом прямого обращения не вязались, а веру в волшебников и джиннов Костя утратил ещё в детском саду.