Владимир Романенко - Жди, за тобой придут

С голландцами общего языка, равно как и общих интересов, она не находила. Да и среди эмигрантов не было таких собеседников, которые могли составить хотя бы подобие её московского общения. Танины поездки в Россию становились всё более частыми и затяжными, а возвращалась она из них, как правило, с лицом, отнюдь не излучающим восторг по поводу встречи с их новым домом.

Костя знал, к чему всё шло и, когда она во время очередного отпуска (на пару месяцев) сказала по телефону, что больше не вернётся в Голландию, он даже не удивился.

Поначалу решили не разводиться. Собственно, Таня ждала, что Костя всё бросит и приедет к ней. А Костя, хоть до конца в это и не верил, в тайне надеялся, что она одумается и пересилит своё неприятие Запада ради сохранения семьи.

Но не случилось. Молодой, симпатичной девушке сложно было сохранить верность далёкому мужу в огромном мегаполисе, который кишел желающими разделить надвое её хрупкое одиночество.

Костя в это время ни с кем не знакомился, хотя особы противоположного пола интерес к нему испытывали всегда. Некоторые сотрудницы-голландки совершенно не стеснялись открыто заигрывать, но Костин женатый статус был для них непреодолимым психологическим барьером.

Русскоязычные эмигрантки проявляли куда меньший формализм, зная от Тани, как обстоят дела, но и их усилия долгое время оказывались бесплодными. Лишь когда через третьих лиц Косте стало известно, что его жена встречается в Москве с каким-то художником-абстракционистом, и что тот временами остаётся ночевать в их бывшем семейном гнёздышке на проспекте Мира, — только тогда Костя стал позволять себе некоторые осторожные и невинные шалости.

Минуло около года прежде, чем на Костин электронный адрес пришло коротенькое сообщение от Тани с лаконичной просьбой о разводе. Объяснять какие-либо причины своего решения она не посчитала целесообразным. Но никаких объяснений и не требовалось.

Костя на тот момент уже был морально готов к печальному, но закономерному финалу их десятилетнего союза и ответил ей согласием. Через два месяца он слетал в Москву, чтобы поприсутствовать на бракоразводном процессе, после чего вернулся в Утрехт с некоторой экзистенциальной грустинкой в глазах и нестираемым штемпелем «свободен» в паспорте и в душе.

Костю отослали за водой, заказали новую поленницу дров и вежливо попросили оборудовать два внешних и пять внутренних костров — по одному в каждой юрте.

Когда он закончил свой труд и был от пуза накормлен, на алтайском пятачке стали собираться люди. Отовсюду доносилась английская речь. Опытное, тренированное ухо — такое, каким обладал Костя, — могло различить, по меньшей мере, три её главных разновидности: собственно британскую, североамериканскую и «третью», смешанную, отличавшуюся, как от первой, так и от второй.

«Шаманы всех стран соединяйтесь!» — подумал Костя и зашагал в сторону Мишиной юрты.

В одном из чумов Баир со свитою уже камлали. Ещё в одном Николай, верный духовно-коммерческой агенде, начал приём кандидатов на обследование, коих понабежало со всего лагеря довольно много. В двух чумах творилось непонятно что: судя по всему, англоязычная братия, подошедшая для обмена опытом, бурно и оживлённо вела переговоры со своими сибирскими коллегами. И только у Мишиной юрты, стоявшей немного на отшибе, не вертелось никакой посторонней публики.

Там не оказалось, при ближайшем рассмотрении, вообще никого, и, желая удостовериться, что хотя бы сам шаман пребывает на месте и в добром здравии, Костя мимоходом заглянул вонутрь.

В чуме сидело три человека: Анжела, Миша и… Эвелин. Миша что-то тихо объяснял по-монгольски, и Анжела вот-вот должна была озвучить перевод.

— Please come in! — сказала она вместо того, что собиралась. — Take a seat.

Косте ничего не оставалось, как войти и, глупо улыбаясь, пристроиться на подушечке в их тёплой компании. Эвелин глядела на него так, словно он был наскальным изображением одного из четырёх президентов в Северной Дакоте.

— Я пропустил что-то важное? — смутился он под её взглядом.

— Нет, — спокойно и торжественно ответила Анжела. — Ты как раз вовремя.

Миша снова залопотал на своём далёком от мелодичности языке, и, когда запас его красноречия иссяк, переводчица сказала:

— Планета Земля тяжело больна. Больна нами — людьми, живущими на ней и, в силу своей ограниченности, воображающими, что их миссия — доминировать над системой и медленно пожирать всё вокруг. Шаманы и другие люди, способные видеть , давно уже знают о нависшей над человечеством угрозе. В самое ближайшее время мы будем свидетелями беспрецедентной по своим масштабам проверки. Каждая нация, каждый отдельно взятый человек будет стоять перед выбором: измениться или умереть. В любом случае, выжить смогут далеко не все. Неуклонно растущее количество стихийных бедствий и усиливающаяся политическая нестабильность говорят о том, что трансформация уже началась. Без необходимого руководства земная цивилизация не сможет перейти этот рубикон. Группа людей, которая отвечала прежде за стабильность и равновесие на планете, теперь, в свете предстоящих задач, является слишком малочисленной и вряд ли сможет уберечь от гибели достаточно большую часть населения земного шара. На данный момент ценен каждый солдат, каждый, у кого есть способность и желание взять на себя охранительную функцию и помочь нашей цивилизации остаться на плаву.