Ирвин Ялом - Мама и смысл жизни

Эрнест полез в сумку.

— Может, съешь чего-нибудь? — спросил он, открывая заблаговременно принесенные наверх контейнеры, оставшиеся с ужина.

Мергеш подозрительно заглянул в первый контейнер.

— Говядина с пятью сортами грибов! Ненавижу грибы. Потому она их всегда и готовит. Грибное рагу! — Эти слова он произнес насмешливо, нараспев, потом повторил: — Грибное рагу! Грибное рагу!

— Ну, ну, — произнес Эрнест успокаивающе и монотонно, как иногда говорил на терапевтических сессиях. — Давай я выберу для тебя кусочки мяса. Прости меня, пожалуйста! Я мог взять целую запеченную треску. Или утку по-пекински. Даже фрикадельки по-хунаньски. Или свинину «шу мей». Или курицу со свининой. Или говядину «минь». Или…

— Ладно, ладно, — рявкнул Мергеш. Он ринулся на кусочки говядины и проглотил их одним махом.

Эрнест продолжал на той же ноте:

— Или ассорти из даров моря, или соленые креветки, или целого жареного краба, или…

— Мог бы, мог бы, мог бы, но ведь не взял же! А если бы и взял, так что? Что ты думаешь? Что загладишь зло остатками от обеда? Что я куплюсь на черствые объедки? Что я просто голодный зверь?

Мергеш и Эрнест молча глядели друг на друга. Потом Мергеш кивнул на контейнер с рулетиками из курицы с кинзой в чашечках из салата.

— А это что?

— Рулетики из курицы. Очень вкусно. Давай я тебе выберу курицу.

— Не надо, оставь, — сказал Мергеш, выбивая контейнер из рук у Эрнеста. — Я люблю зелень. Я из рода баварских травоедов. Нынче трудно найти хорошую траву, не пропитанную собачьей мочой.

Он сожрал курицу с кинзой и дочиста вылизал салатные чашечки.

— Неплохо. Так значит, ты мог взять жареного краба?

— Жаль, что не взял, но я и так набрал слишком много мяса. Оказалось, что Артемида — веганка.

— Веганка?

— Да. Это вегетарианцы, которые вообще не едят животных продуктов, даже молочных.

— Значит, она не только проклятая убийца, но еще и дура. И еще раз скажу — ты тоже дурак, если думаешь загладить вину, ублажая мой желудок.

— Нет, Мергеш, не думаю. Но я прекрасно понимаю, почему ты подозрительно относишься ко мне и к любому, кто подходит к тебе по-дружески. У тебя была нелегкая жизнь.

— Жизни, а не жизнь. Я прожил восемь, и все без исключения кончились одинаково — несказанной жестокостью, убийством. Погляди на последнюю! Артемида меня убила! Посадила в клетку и как ни в чем не бывало кинула ее в реку, и смотрела, как я медленно погружаюсь, пока вонючая дунайская вода не закрыла мне ноздри. Последнее, что я видел в той жизни — ее торжествующий оскал, в то время как мой последний вздох поднимался пузырьками на поверхность. А ты знаешь, в чем было мое преступление?

Эрнест покачал головой.

— В том, что я кот.

— Мергеш, ты не обычный кот. Ты необыкновенно умный кот. Надеюсь, я могу говорить с тобой откровенно.

Мергеш, вылизывая контейнер из-под куриных рулетиков, рыкнул в знак согласия.

— Я должен сказать тебе две вещи. Во-первых — конечно же, ты понимаешь, что тебя утопила не Артемида. Это была ее бабушка Клара, которая уже давно умерла. Во-вторых…

— Для меня они пахнут одинаково. Артемида — это Клара в следующей жизни. Разве ты не знал?

Эрнест растерялся. Ему нужно было время, чтобы подумать, и он продолжил:

— Во-вторых, Клара не ненавидела кошек. Она даже любила одну кошку. Она не убийца; она пыталась спасти жизнь своей кошки Цики, которую любила, и потому так поступила с тобой.

Ответа не было. Эрнест слышал дыхание Мергеша. Может быть, подумал он, я слишком сильно ему противоречу, высказываю недостаточно эмпатии?

— Но, — осторожно сказал он, — может быть, все это не имеет значения. Я думаю, нам следует сосредоточиться на том, что ты сказал минуту назад — твое единственное преступление в том, что ты кот.

— Точно! Я делал то, что делал, потому что я кот. Коты защищают свою территорию, нападают на других кошек, которые им угрожают, а лучшие коты — те, которых распирает кошачья сущность — ничему, ничему не позволят встать у себя на пути, когда учуют сладкий запах кошки в течке. Я лишь повиновался своей кошачьей сущности.

Эрнест задумался над словами Мергеша. Ведь это же, по сути, любимая Эрнестом максима Ницше: «Стань тем, кто ты есть». Разве Мергеш не прав? Ведь он просто повиновался своей кошачьей природе?

— Был один знаменитый философ, — начал Эрнест, — то есть, мудрый человек, мыслитель…

— Я знаю, что такое философ, — сердито перебил кот. — В одной из своих первых жизней я жил во Фрейбурге и по ночам захаживал в дом Мартина Хайдеггера.