Андрей Ломачинский - КУРЬЕЗЫ ВОЕННОЙ МЕДИЦИНЫ И

На КПП обычно дежурили четверо – двое выходили «на периметр» ходить вдоль колючей проволоки и отлавливать заблудших грибников, а двое сидели «на телефоне». Обычно «на телефоне» сидят старослужащие, а молодые бегают «по колючке» – это далеко, до следующего КПП, там надо расписываться в контрольном журнале. Время «на палке», как называли шлагбаум, текло медленно и размеренно, никаких ЧП не случалось и дежурство на посту было безусловной халявой. Поэтому появление машины оттуда, впрочем как и машины туда, считалось событием. Едва заслышав шум мотора один солдат выходил из будки к шлагбауму с автоматом наперевес, а другой открывал журнал для соответствующей записи «о пересечении периметра». На этот раз наряд сразу понял, что случилось нечто экстраординарное – приближающийся «Газон» швыряло по сторонам, а в кабине не было офицера, один водитель-срочник. Скрипнули тормоза и Лях, как называли Ляховецкого в полку, грузно вывалился из кабины. В глазах наряда застыл немой вопрос.

«Мужики, телефон срочно! Капитана Лыкова убило, остальные в отключке, да и мне хуево, едва держусь!» – выпалил Ляховецкий.

«Что случилось?»

«А кто его знает – радар всех пожег!»

После этих слов солдаты подхватили Ляха и потащили его в будку. «Куда звонить то? Дежурному?»

«Давай дежурному, а потом куда повыше. В штаб полка звони!»

Дежурный было пустился в пространные расспросы, что да как, но короткий доклад Ляха положил конец его сомнениям: «Товарищ Дежурный, нам тут пиздец. Если врача не будет, то щас еще трое сдохнут. Самому мне их не доставить – не могу я машину вести, голова сильно кружится. Меня тоже радаром немного ебнуло.» Быстро меняющееся настроение оключило в голове Ляха понятие о какой-либо субординации, поэтому он без тени стеснения и сыпал матюками дежурному офицеру. Дежурный сразу позвонил в полковой медпункт, затем в штаб. Поставив всех на ноги он прыгнул в УАЗ и покатил к месту проишествия. Минут через 10 Дежурный был у КПП, вместе с экстренно вызванной техгруппой, а еще через минуту туда прибыли доктор и фельдшер на своей «санитарке». Доктор кольнул что-то стандартное, вроде корглюкона, и занялся установкой внутривенных систем. Самых тяжелых пострадавших, Иванюка и Альмухамедова, положили на носилки и потащили в «санитарку». Ляховецкого и Синявина оставили на полу в кунге. На КПП зазвонил телефон, это сам коммандир полка требовал доклада. Выслушав что и как, приказал времени не терять и везти пострадавших прямиком на аэродром. А еще минут через сорок вся четверка уже находилась в воздухе в пустом брюхе военно-транспортного самолета ИЛ-76. Тогда же из Клиники Военно-полевой Терапии вышла санитарная машина на аэродром «Ржевка», что под Ленинградом. Пересечь половину Ленинграда по времени заняло столько же, как и полет из соседней области. Самолет и «скорая» прибыли на аэродром практически одновременно.

Как только пораженные были доставлены в Военно-Медицинскую Академию встал вопрос, от чего же их лечить? С Ляховецким все было более-менее ясно – у парня активно съезжала крыша, были дополнительные неврологические симптомы и острый цистит не совсем понятного генеза – воспаление мочевого пузыря. Впрочем, чего же тут не понятного? Что мозги, что мочевик – наиболее «мокрые» органы. Вот их СВЧ и зацепило в первую очередь. Были вызваны психиатр, невропатолог и уролог. После того, как необычный консилиум назначил терапию, дела у нашего шофера быстро пошли на поправку. Цистит прошел за неделю без особого лечения. Какое-то время сержант еще демонстрировал странные симптомы, напоминающие смесь сотрясения мозга, менингита (воспаления твердых мозговых оболочек), слипчевого арахноидита (воспаления мягких мозговых оболочек) и алкогольного опьянения с крайней психоэмоциональной лабильностью, но через пару месяцев и это прошло. Паренька еще с полгода потаскали по клиникам Академии науки ради, а потом выписали в часть, как раз под его дембель. Легко отделался.

С остальными было куда труднее. Состояние прапорщика Иванюка было очень тяжелым. Несмотря на проводимые реанимационные мероприятия никакой положительной динамики (улучшения) не было. Через двое суток у него стало сердце. Попытки запустить его электростимуляцией и непрямым массажем оказались абсолютно безуспешными, и прапорщик умер так и не придя в себя. Однако его смерть спасла жизнь оставшимся. На вскрытии открылась поразительная картина – вся радарная травма состояла из элементарных ожогов внутренних органов. При этом, где воды больше, там сильнее ожог. Ожоги не захватывали органы стопроцентно, а лежали на их «поверхности» – на фиброзных капсулах печени и почек, на мозговых оболочках, на эпителии мочевого пузыря, на эндотелии крупных сосудов. И на перикарде – сердечной сорочке. У пораженного развился острый фибринозно-экссудативный перикардит, состояние, когда вокруг сердца накапливается много жидкости с фибрином, веществом образующем тромбы в крови. Перикард то дренировали, а вот восстановить нормальною свертываемость крови так и не удалось. В обожженных изнутри крупных сосудах образовались пристеночные тромбы, которые и привели к инфарктам и эмболии – непосредственной причине смерти. Предотвратить такое было трудно, но зато ясно стало, как лечить. Лечить следовало не от мифической радарной травмы, а от ожоговой болезни! Ожогами же объяснялась и внезапно наступившая слепота – сетчатка глаза просто сгорела.