Проезжая по Чечне на следующий день, мы по инициативе 'старика' Калашяна, созвали общее собрание и решили собрать всю еду в общий котёл и назначить дежурных на ночь. Я с удовольствием отдал в общий котёл свои банки тушенки и сгущенки, но заметил, что многие рылись в своих торбах довольно долго, явно утаивая ценные продукты. Увидел, что Калашян положил в общий котёл только батон хлеба, весело заметив, что он не куркуль, чтобы брать с собой запасы.
Ночью мы проезжали по Чечне. Думали ли мы, что через сорок с лишним лет здесь будет твориться такое! Чеченцев в ту пору там не было, я встречал их уже на целине, как и ингушей. Они мирно работали в колхозах и воинственности не выказывали.
Утром следующего дня поезд подошёл к Махачкале. Нас высадили, повезли в военную часть и накормили солдатским обедом из полевой кухни. Каша и чай - это тоже неплохо! Днём купались в Каспийском море, а потом часть ребят поехала на вокзал, а я с моим товарищем Максимовым пошли на вокзал пешком. Когда мы добрели до вокзала, то увидели наш поезд только с хвоста - он медленно уходил.
Никогда не забуду наш с Максимовым бег вдогонку уходящему товарняку. Он продолжался, наверное, полчаса. Еле-еле мы подпрыгнули на площадку заднего вагона, подхватываемые такими же опоздавшими, и пробыли там до ближайшей стоянки. Потом нашли свой вагон и встретились с товарищами, которые весело сообщили, что они нас уже не ждали. Господи, почему я не упал при этом беге и не вывихнул ногу! От Махачкалы я бы за день добрался бы до Тбилиси на попутных машинах или зайцем на пассажирских поездах, но целинная чаша меня бы миновала!
Беда случилась в эту ночь и на следующий день, когда мы проезжали по Калмыцким степям, Астраханской дельте и Западному Казахстану.
Этой ночью дежурным по вагону был я с приятелем Максимовым. И пришла мне в голову шальная мысль - а не пошарить ли нам по торбам сокурсников и не поискать ли там чего-нибудь вкусного. Ведь все продукты мы должны были сдать в общий котёл, а утаивать от товарищей - не по-комсомольски! Стало быть, жаловаться не будут. Обшарив вещи, мы обнаружили фляжку коньяка, несколько банок икры и много шоколада. Выпили на двоих фляжку, а икру я больше банки съесть не смог, по известной причине. Зато шоколаду я съел до десятка плиток, запивая водой; давился, но ел. Заснуть после этого, я даже утром не смог.
Наутро ребята, конечно же, обнаружили пропажу, но открыто сказать об этом не смогли. Зато я на каждой остановке выбегал и пил воду, где мог - из кранов, фонтанчиков, даже лёд сосал. А хуже всего то, что на одной из станций мы похитили у морожещицы бочонок со льдом. Лёд был обычный, не сухой, и я сперва сосал его, утоляя мучительную жажду после ночного шоколада. Шоколадный кофеин вызвал сильный жар и приливы крови к голове, и я стал класть на голову лёд. Замотал голову полотенцем, как чалмой, а под него по мере таяния, подкладывал всё новые и новые куски льда. Мне казалось, что голова даже покрылась инеем, но я всё подкладывал и подкладывал лёд.
По Оренбургу я ещё, пошатываясь, гулял, а вечером слёг с сильным жаром - видимо, простудился. Жар вызвал такую жажду, что я пил любую воду, не разбирая её принадлежности. Под утро к жару прибавился понос, а поезд, как я уже упоминал, шёл не останавливаясь. Дверной проём вагона был перегорожен доской, чтобы люди при качке не выпадали. И я, зацепившись руками за эту доску, приседал наружу и давал волю поносу. Почти все два дня до Тобола я провисел в такой позе, при температуре (по крайней мере, своей собственной!) почти в сорок градусов.
Сорок снаружи и сорок в организме - я чувствовал себя на все восемьдесят градусов. В этом жару и бреду мне запомнилась одна картина. Мы проезжали в степи мимо двух женщин в юбках до земли и с лицами, густо напудренными мелом или побелкой. На этом белом фоне выделялись ярко-красные губы. Ребята уже с первых вагонов начали кричать им пошлости и делать неприличные жесты. И вдруг прямо перед нашим вагоном обе женщины резко повернулись к нам спиной, нагнулись и задрали сзади юбки. Поезд шёл очень медленно, и я, несмотря на жар и понос, разобрал все анатомические подробности женского таза сзади.
Вечером, уже не помню, какого дня пути, мы прибыли на маленькую станцию Тобол, где нас высадили. Я чувствовал себя всё хуже и хуже, лекарств никаких не было, и на ум приходил анекдот, который я раньше считал очень смешным, а в тот момент крайне грустным и страшным.
Вот этот анекдот: умирает в больнице человек от дезинтерии. Врачи сказали ему, что он безнадёжен и спросили, что передать родным и друзьям.
Читать дальше