Нурбей Гулиа - Приватная жизнь профессора механики

Так вот этот Геворкян приходился каким-то родственником Ванику - сыну Минаса. А о моей любви, к сожалению безответной, к Фаине, во дворе было хорошо известно. Да это просто бросалось в глаза каждому: я её часто отзывал в сторону, упрекал, просил о встрече. Ей надоело всё это, и она даже перестала пользоваться моей помощью в учёбе. Тогда я стал её прогонять со двора: вроде бы, она мешает мне тренироваться, что тут не место для девчонок, и так далее. Дошло до того, что я обвинил её в приставании к Томасу, а она с гримасой ненависти ответила мне по-грузински: 'Сазизгаро!' (Мерзкий, ненавистный!). Мы поссорились. Я, хоть и продолжал гонять её со двора, страшно переживал и плакал по ночам в подушку - 'мою подружку', а она стала ходить домой к Томасу, откуда я её выгнать не мог. Бить же Томаса не имело никакого смысла, так как было заметно, что он на неё никак не реагирует, видимо, возраст не позволял.

И вот в разгар моей печальной любви, слух о ней дошёл от Ваника к Гришику. И однажды произошёл случай, конфликт, наконец, изменивший мой печальный статус в классе.

Как-то сразу после занятий, в коридоре подошёл ко мне этот 'карла злобный' Гришик Геворкян, и бессовестно глядя на меня своими преступными глазами, неожиданно сказал:

- Я твою Фаину 'трахал'!

Несколько секунд я был в шоке. Я никак не мог даже представить себе имя 'Фаина' - имя моей Лауры, моей Беатриче, моей Манон, наконец, в мерзких чёрных губах этого урода. А смысл того, что он сказал, был просто вне моих сдерживающих возможностей. И я решился на революцию, пересмотр всех моих взаимоотношений в классе.

Я упёрся спиной о стену и, поджав ногу, нанёс сильнейший удар обидчику в живот. Геворкян отлетел и шмякнулся в противоположную стену коридора, осев на пол. Потом я схватил его за ворот и волоком затащил в класс, в котором ещё находились ребята. Девочки с визгом выбежали в коридор, а мальчики окружили меня с моей ношей. Я спокойно поглядел на всех и внушительно спросил, указывая на Гришика:

- Видите это вонючее собачье дерьмо? 'Народ' согласно закивал.

- Вот так будет впредь с каждым, кто чем-нибудь затронет меня! Я все эти годы хотел с вами обходиться по-культурному, но вы не достойны этого. Слышите вы, 'ослиные хвостики'? (я назвал это по-армянски - 'эшипоч'). Ты, слышишь, Гарибян, сука позорная? - и я отвесил затрещину Гарибяну, который часто без всякой причины давал мне таковые. Щека его покраснела, но он стоял, не пытаясь даже отойти.

- А ты Саркисян, дрочмейстер вонючий, помнишь, как ты онанировал мне в портфель? - удар коленом в пах, и мерзкий 'дрочмейстер', корчась, прилёг рядом с Геворкяном.

- Все слышали, что мне надоело вас терпеть! - я перешёл на крик. - Не понравится мне что-нибудь - убью! - и я пнул ногой тело Гришика Геворкяна, которое начало было шевелиться. Шальная мысль пришла мне в голову.

- И называть меня впредь будете только 'батоно Нури' (господин Нури), как принято в Грузии. Мы в Грузии живём, вы понимаете это, дерьма собачьи?

Несколько человек из присутствующих согласно закивали - это были грузины по-национальности. Неожиданно для себя я избрал правильную тактику: будучи в душе русским шовинистом, но, живя в Грузии и имея грузинскую фамилию, я взял на вооружение неслабый грузинский национализм. К слову, скажу, что 'грузин' - это название собирательное. Грузинская нация состоит из огромного числа мелких национальностей, нередко имеющих свой язык - сванов, мегрелов, гурийцев, рачинцев, лечхумцев, месхов, кахетинцев, карталинцев, мохевов, хевсуров, аджарцев : не надоело? Я мог бы перечислять ещё. Только немногочиленные карталинцы могут считать себя этнически 'чистыми' грузинами. А вот, например, многочисленные, умные, а где-то и страшные, мегрелы, иногда не причисляют себя к грузинам. У них свой язык. Как, собственно и абхазы. Но в те годы, о которых я рассказываю, все эти народности проходили как 'грузины'.

- А кто не будет меня так называть - поплатится! - и с этими словами я вышел, спокойно пройдя сквозь раздвинувшийся круг.

Репрессии

Назавтра, придя в школу, я невозмутимо сел на своё место. До начала урока оставалось минут пять. Сосед мой по парте - Вазакашвили, по прозвищу 'Бидза' ('Дядя'), никогда не обижал меня, даже защищал от назойливых приставаний одноклассников. 'Дядей' его назвали потому, что он несколько раз оставался на второй год и был значительно старше других ребят. Я давал ему списывать, а он защищал меня - получался своеобразный 'симбиоз'.

- Привет, Бидза! - нарочито громко поздоровался я с ним.