А уже поздней весной Тамара развелась со своим Лёшей и загуляла. То есть стала пропадать из дома. Мы с Олей переживали, но стали тайком от Тамары 'встречаться'. Если Тамара до часа ночи не приходила, то Оля перебиралась ко мне в брачное ложе.
Однажды Тамара пришла часов в семь утра, сильно выпивши. Высокомерно заявила, что выходит замуж за пожилого, но очень богатого человека по фамилии Вагин. Всё хвасталась: 'Вагин приказал, Вагин послал', и тому подобное. Я разозлился.
- Слушай, - говорю, - а когда ты выйдешь замуж за него, то переменишь свою фамилию?
- Конечно, - гордо ответила ничего не подозревающая 'невеста', - я буду госпожой Вагиной!
- Нет, дорогая, перемени ударение, ты будешь просто Вагиной! - убил я её своим каламбуром, - а если ты вагина, или по-русски ещё проще, то катись отсюда колбаской по Малой Спасской. А лучше - скажи 'деду' - своему престарелому Вагину - 'в Москву еду!' То есть из Мамонтовки - к нему, деду, в Москву!
И я, на радость Оле, выпроводил пьяную Тамару за дверь. Ну, не примет её 'жених', поедет домой в Мамонтовку, это недалеко.
Мы снова зажили с Олей как прежде. Но она была уже учёной - попросила в больнице, чтобы ей поставили 'спираль' против беременности. Так что мы были раскованы в своих действиях, не то, что раньше. Кроме того, очень раскрепощало меня то, что я уже не был связан с Олей брачными узами. Я, кажется, стал понимать грузина Коридзе, который 'в нэволе нэ размножается'!
Летом мы поехали в Сухуми к маме в гости. Мой старший сын Владимир, который жил там же вместе с бабушкой, женился на своей институтской подруге Лене. Я, конечно же, не говорил, что развёлся, и мама ожидала мою новую жену Олю. Когда же увидела нас вместе, только спросила: 'А кто этот мальчик?'
Оля быстро сошлась характерами с сыном и невесткой, ну а мама никак не хотела признавать Олю женщиной.
- Я слышала, что в Москве существуют однополые браки, неужели у вас такой, а? Как стыдно! - тихо говорила она мне.
Соседи по дому видели, как Оля в джинсах, закинув ноги на ветку олеандра, с сигаретой в зубах, 'резалась' с сыном во дворе в карты. И они тоже отказались признавать в ней женщину, тем более жену 'большого абхазского учёного'. Гомосексуализм на Кавказе исторически широко распространён, и соседи решили, что я привёз на Юг своего 'мальчика'. Но они простили мне эту слабость, как 'большому абхазскому учёному'.
Вернулись мы в Москву - и не можем выйти из метро к своему дому, не выпускают. Мы вышли с Таганской-радиальной и увидели на площади огромную толпу народа. Мы решили, что это связано с Олимпийскими играми, но заметили, что все взоры направлены на Театр на Таганке.
- Что случилось? - невольно спросили мы у людей.
- Высоцкий умер! - ответили сразу несколько человек. Это было настолько неожиданно, что мы аж онемели.
- Власти убили, не иначе! - подумал я, - но формально оказался неправ.
Оля заплакала, мы постояли ещё немного, и пошли домой. Помянули любимого барда и занялись своими делами. Меня ждал трудовой год, а что ждало Олю - не знаю. Скорее всего, опять 'халтура' с Моней, игра на гитаре и пение. Рисование Оля забросила, как только узнала у 'спецов', что у неё нет 'школы'. Так всё оно и оказалось - 'халтура' у Оли с Моней была, а былой близости с ним уже не возникало. Близость, зато, была у нас.
Я регулярно ходил в ИМАШ, нужно было работать с Моней по его докторской тематике. Ося успешно защитил диссертацию и уехал работать в Киев, на прежнее место. В Москву он приезжал часто.
Как-то я увидел Инну, она весело меня приветствовала и таинственно пригласила в свою комнату после работы. 'Не иначе, понравилось в Расторгуево и хочет повторить!' - решил я, но ошибся. В шесть вечера я зашёл в комнату к Инне и увидел на столе колбу с какой-то жидкостью, бутылку газировки и два гамбургера. По какому-то случаю пьянка, и это неплохо!
Инна заперла дверь, чтобы не беспокоили уборщицы, и мы врезали за встречу. В колбе оказался спирт, его иногда выдавали, как мы шутили, для 'протирки электронной оптики'. Уже захмелели, а причины 'застолья' я не обнаруживаю.
- Инна, - не выдерживаю я, - скажи, в чём дело, ты снова хочешь переспать со мной или к чему мне готовиться?
- Нет, - фыркнула Инна, - про это забудь, а вот красивую бабу я тебе 'подобрала'. Она, оказывается, как-то видела тебя и 'не возражает'! Едем?
Кто же будет возражать против красивой бабы, тем более, что она сама 'за'? Я позвонил Оле, предупредил, что еду по делам, и мы с Инной выпили за успех 'безнадёжного дела'. Если бы Инна знала, за какое 'безнадёжное дело' она пьёт!
Читать дальше