Нурбей Гулиа - Приватная жизнь профессора механики

- Пахнет женщиной! - тут же заметила она. Сдуру я пригласил вечером на ужин, посвящённый приезду жены, Серафима и Таню. Лиля знала о моём друге Володе, но не знала, что они с Таней развелись. Но когда мы выпили, всё выползло наружу. Таня, ни с того ни с сего, разревелась. Серафим стал её утешать, и Лиля всё поняла. Таня выскочила за дверь, я - за ней, догнал её в коридоре.

- Таня, - трясу я её за плечи, - Таня, не надо сейчас так, я всё как-нибудь улажу!

Таня повернулась ко мне заплаканным лицом и, улыбаясь сквозь слёзы, пропела:

- Между нами решено -

ты за дверь, а я - в окно!

А Лиля вышла из комнаты и наблюдала эту сцену. Она тут же забежала обратно и тоже - в плач.

- Я сейчас же уеду, я всё поняла - ты живёшь с этой Таней, женой друга! И как же тебе ни стыдно!

Я 'успокаивал' Лилю, что Таня и Володя в разводе, но это ещё более огорчило её. Она рыдала и повторяла, что терпеть этого не будет и уедет сегодня же обратно в Тбилиси.

Тут вмешался Серафим и предложил снять недорого 'квартирку' в Пушкино у его знакомого. Серафим созвонился со знакомым, и наутро мы встретились.

Это был один из 'ханыг', приходивших к дяде Симе, когда ещё я жил у него в комнате. Мы с 'ханыгой' сели на трёхвагонку, доехали до Лосинки, пересели на электричку до Пушкино, доехали и достаточно долго шли пешком. На окраине Пушкино в сторону станции Заветы Ильича, стояло одинокое одноэтажное деревянное здание с забитыми окнами и дверями. Но одна из дверей не была заколочена, мы в неё и вошли. Маленькая комнатка с забитым окном, к счастью с электричеством. О воде и не помню. Дверь из комнаты ведущая куда-то внутрь - тоже заколочена. Лиля заранее взяла с собой постельное бельё и свои вещи. Мы заплатили какие-то небольшие деньги и остались там. Сам 'ханыга' проживал у сожительницы, где и был телефон.

Лиля быстро подмела комнату, постелила постель, нарвала цветов у дома, поставила их в банку с водой. Казалось бы, живи - не хочу! Я сбегал в магазин за выпивкой, какую-то еду Лиля привезла с собой. Выпили, вернее, выпил я один, пошли погулять на речку. Достаточно близко протекала, кажется, Клязьма, с лодочной станцией неподалёку. Но вскоре Лиля устала, и мы вернулись.

Таня не выходила у меня из головы; я попробовал ещё выпить, но получилось хуже, мне стало труднее сдерживать себя. Ничего, кроме Тани, не шло в голову. Было около семи вечера - лечь, что ли, спать? Но мысль о том, что я здесь - а она там, была для меня невыносима. Я почувствовал себя рабом, арестантом в тюрьме, пленным. Даже то, что жена - близкий человек, в таком положении и страдает - не останавливало меня.

Сейчас мне удивительно это вспоминать, но я способен был на всё, даже на самое худшее (не буду даже говорить об этом!), чтобы оказаться рядом с Таней. Вот, что такое - любовь и страсть, 'амок' Цвейга! Вот какова природа страсти леди Макбет, булгаковской Фриды, и их многочисленных последовательниц и последователей! Любовь гони в дверь, а она влетит в окно!

Лиля, видя мои мучения, вдруг предложила мне поехать и проведать Таню - а вдруг ей плохо, вдруг она плачет! Понимая, что поступаю подло, я тем не менеее, как был, так и сорвался с места и побежал. Потом, пробежав метров десять, вернулся, поцеловал жену, сказав 'спасибо', и что вернусь к ночи обязательно, стремглав побежал к станции.

Как я оказался в 'Пожарке' - не помню, кажется, путь от Лосинки до Института Пути я пробежал по шпалам. Но сердце неслось впереди меня, шагов на двадцать-тридцать, я даже видел его контуры передо мной.

Вот тут уж мне ни под каким видом никого нельзя было застать с Таней! Я гнал эту мысль, как опасную, а ведь всё было к тому. И сидеть бы мне вместо защиты диссертации, и нести грех на всю оставшуюся жизнь, если бы она ещё и осталась!

К счастью, Таня была одна. Серафим рассказал ей, что пристроил нас в пустой комнате в Пушкино. И вдруг появляюсь я, тяжело дыша, не видя ничего перед собой, кроме Тани.

- Как, ты оставил беременную жену, одну в этой глуши? - был первый её вопрос. - Поедем сейчас же туда!

Но я замотал головой и поволок Таню к койке. К счастью, Игорёк опять был у Таниной тёти Марины. Она взяла его к себе на весь период расселения 'Пожарки'. Внизу уже работала вычислительная машина, и все говорили, что излучение её особенно опасно для детей.

Когда я немного успокоился, было уже часов 11 вечера. Выходить так поздно было бесполезно - пока дойдём пешком до Лосинки, электрички перестанут ходить. Ночь прошла беспокойно, мучили мысли, и чтобы сбить их, я начинал нашу с Таней любовь снова и снова. Прекрасное средство для забвения - и мысли куда-то уходят и боль!