Линара Тимиргалиева - Werfuchs

— А если я вступлю в партию, мне повысят зарплату? — спросил Фридрих, подняв руку.

Не знаю кто такой Фридрих. Может быть, из соседнего цеха.

— Конечно тебе стоит сходить к ней! — уверял меня Карл в "Горящей саламандре".

— Но, Карл, а не слишком ли я навязываюсь? — я очистил варёное яйцо, и попытался сложить скорлупу как мозаику. — Как будто использую жалость, чтобы...

Получилось лицо, видимо женское.

— Не переживай, брат. Ты будешь хорошим человеком, если проявишь внимание. Никто ведь от тебя этого не требует.

К нам подошёл герр Штеффер, забрать наши пустые кружки.

— А где же фрау Штеффер? — поинтересовался Карла.

— Она ушла от меня... или скончалась. Я точно не помню, на прошлой неделе был слишком занят тем, что пил.

— Выражаем соболезнования! — Карл чуть не подпрыгнул.

— Да ничего, найду себе другую.

— Герр Штеффер, а почему вы назвали своё заведение "Горящая саламандра"? — спустя несколько лет, мне вдруг стало занятно.

— Мои жёны называли меня Дьяволом, перед тем как я бил их по лицу. — говорил герр Штеффер, возвращаясь к прилавку. — На роль царя Преисподней я не претендую, но с тем что я всю жизнь прожил в местах, похожих на Ад, я согласен. И такой зверь как саламандра знает, как не подпалить себе шкуру. Но мне не очень-то везло. С тех пор как мы неудачно пытались собрать зажигательную бомбу для жены Уильяма Тафта, у меня волосы на руках не растут, например...

— ...вступай же наконец в партию, сколько раз тебе говорю! — сказал мне Карл. — Тебе и начальником своего цеха не стать без значка. По партийной путёвке сможешь съездить в Альпы, брат! Чего же ты хочешь от жизни?

— Я не знаю.

— Но здесь у тебя другой дороги нет!

Добавил ещё пару кусочков к мозаике, и лицо исчезло.

На прощание мы пожали друг другу руки. Ладонь Карла была в кожаной перчатке и я не мог осязать её.

И всё же я решился. Купил, несколько тюльпанов, не зная, что и выбрать.

В больнице, как я и ожидал, палата была завалена букетами. Я посчитал, что появился здесь совсем некстати.

— Совсем некстати весь этот цветочный магазин, да? — сказала Эльжбета. — Это всё мои сёстры из Фрауеншафт. Лежу теперь, помираю от запаха...

— Как ты? — спросил я, выискивая в какую вазу подсунуть свои цветы.

Она выглядела больной, но довольной. Как ребёнок, который рад что пропустит школу из-за простуды.

— Валяюсь здесь целый день. Травма позвоночника, придётся заново учиться ходить. Времени полно, я теперь книжки читаю.

— А водителя нашли? Наказали?

— Мне всё равно. Я на него зла не держу. Может он торопился, хотел сделать что-то важное для Рейха. А тут я со своими кривыми ногами...

— Что читаешь?

Она достала своей хрупкой тонкой рукою большую и толстую книгу на французском языке.

— "Жерминаль". Эмиль Золя. Никогда не читала ничего кроме "Дойче шрифтум" и Гейматкунст. Это для меня открытие.

Она открыла фотографию солидного старика в книге.

— Видишь?

— Вижу.

— Это Эмиль Золя. Он мужчина, а я, как видишь, женщина. Он умер много лет назад, а я жива, хотя и не в полном порядке. — она прикрыла смешок второй рукой. — Видишь, у него есть борода. — она ткнула пальчиком в фотографию. — А у женщин бороды не бывает. — она поскребла собственный подбородок. — Он француз, а я немка. Но мой отец был наполовину литовец... Он чтобы написать эту книгу жил с шахтёрами и работал на шахте. Ты вроде тоже работал на шахте, да?

— Нет, я строил автомагистрали. Но у меня было много знакомых шахтёров.

— Он жил в Медоне, гулял там по улицам и думал очень ещё написать... А я лежу в больнице Гамбурга, встать с постели не могу.

— Ничего, ты обязательно поправишься.

— Он был хорошим мужчиной... журналистом... писателем.

— Ты тоже хороший человек, Эльжбета.

Она посмеялась в ладошку.

— Я хочу сказать, что вот этот мир... — она провела пальчиком вокруг Эмира Золя. — Он ускользнул, упорхнул, испарился. А мы с тобой сидим здесь, в этой палате. Здесь даже стены можно потрогать, они твёрдые, настоящие...

Я взял её за руку.

— Всё будет хорошо. — я улыбнулся.

— Да. — сказала она, пробегая глазами потолок. — Всё это о-о-очень удивительно!

Когда я зашагал домой, кто-то толкнул меня и скрылся в вечернем сумраке. Я проверил кошелёк — на месте.

В руке я развернул листовку из красной бумаги.

СВОБОДА!

РАВЕНСТВО!

ИЗБИРАТЕЛЬНОЕ ПРАВО ДЛЯ ЖЕНЩИН!

ПРОФСОЮЗНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО!

ВАМ БОЛЬШЕ НЕ ПРИДЁТСЯ СКРЫВАТЬ