Линара Тимиргалиева - Werfuchs

— Вот тебе, что тут у меня, ах да, лак... или воск. Старый жакет от дочери фрау Штайзер, пара блузок, они вроде чистые, но придётся подгладить, я думаю. Посмотри пожалуйста на меня.

Она отвлеклась от накладывания крема на острые скулы.

— Тебе придётся выщипать брови, или полностью сбрить. А потом нарисовать заново карандашом.

— Ничего, мне и так нравится. Не стоит.

— Как хочешь. И главное... тебе нужны имя и фамилия. Что ты умеешь делать?

— Что? О чём ты?

Наконец, она принялась поднимать свои волосы, и я смог её осмотреть, не пытаясь скрыть взгляд от этих ушей. Они уже были похоронены под локонами, отливавшими на свету яркими бликами.

— Ну, знаешь... Мой прадед был столяром в деревне, и от него наша семья имеет такую фамилию. Вот ты, что ты умеешь?

— Оборачиваться в лису.

— Лиса-оборотень... Назовём тебя Вера Фукс.

— Наверное, — она звучно пропела своё "а". — звучит неплохо.

В коридоре загремели каблуки и я приготовился. Отчётливо помню стук деловой обуви полицейских и дружинников, когда они наведывались в рабочие бараки у автобанов, разыскивая наркоманов и бродяг.

— Вера, оденься, пожалуйста. — сказал я, выглядывая из-за двери.

— Здравствуйте, меня зовут Эльжбета, я из НС-Фрауеншафт. Вы хозяйка этого дома?

Очень приятный голос и фигура для части государственной машины. Девушка в строгом пиджаке и прямой юбке очень мягко вошла в комнату фрау Штайзер.

— ...я бы хотела увидеть список жильцов...

— Какая-то проверка. Ты помнишь, как тебя зовут?

Уже-как-пару-минут-Вера моргнула обоими глазами в знак согласия.

По двери застучали сухие женские пальцы. Я открыл.

Пахнуло духами и сначала я подумал, что к нам вошло ещё одно создание не от мира сего. Девушка, смущённо улыбаясь, смотрела то туда, то сюда, и начала говорить очень, очень тихо.

— Здравствуйте, я Эльжбета, из НС-Фрауеншафт. Здесь проживают женщины? Ах, извиняюсь, как вас зовут?

— Вера, Фукс.

— О-о-очень приятно познакомиться. Вы арийской расы? Снова извините, я вижу и сама.

Она засмущалась ещё сильнее. Убежала взглядом на пол, собралась с силами и снова, с искренним добродушием и бархатным придыханием стала рассказывать, будто любящая мать сказку своему ребёнку. На моей коже выступили мурашки.

— Вы, как арийская женщина, — слово "арийская" звучало протянуто, как на уроке произношения. — должны вступить в нашу организацию и посещать наши собрания. Отделение в этом районе находится в доме культуры ткацкой фабрики на Монкебергштрассе.

На её груди сидели тот же значок со сва-сти-кой как и у Карла, и, под ним, перевёрнутый чёрный треугольник, с такой же сва-сти-кой и куриной трёхпалой лапкой под ней. Я где-то слышал, что это называется "руна".

Она говорила и говорила что-то Уже-как-несколько-минут-Вере о немецком народе, перебирая свою причёску тонкими пальцами и поглядывая в сторонку. Я заметил небольшой, едва заметный развод помады над верхней губой.

Дальше было что-то ещё, но помню лишь, что остановил её в коридоре перед уходом.

— ...конечно, после работы, когда Вы и я свободны. Давайте встретимся в кнайпе на Бергштрассе, хозяева мои большие друзья! Мы найдём там тихий уголок.

Ещё один знак согласия.

— Вот, скажем, мужчины, защитники Рейха. У них есть "жизненное пространство" на Востоке: в России, в Индии, в Северо-Американских Соединённых Штатах. А у нас "жизненное пространство" — дома, в детском саду, в школе, на детской площадке. Там, где мы растим своих детей. Жду не дождусь того дня, когда смогу взять на руки собственное чадо...

Она произнесла это, сложив руки и унёсшись мыслями в облака через потолок.

До этого Карл с досадой в голосе прокомментировал мой отказ встретиться с ним сегодня в кнайпе. Сейчас, я как и при беседах с ним ничего не понимал в этих восторженных речах. И мне захотелось непременно иметь рядом с собой Карла чтобы он всё объяснил. Ведь все эти вещи: "жизненное пространство", "арийская раса" — вдруг стали для меня очень важными.

Я восхитился её красотой, и общественной работой, разумеется. "Национальный подъём это ведь не так уж и плохо для нас?" — решил я.

Мы остались довольны друг другом. По крайней мере, так показалось мне. Она всё же не согласилась чтобы я проводил её домой, потому что арийская женщина должна оставаться сильной.

Однако, я зашагал в приподнятом состоянии духа, щёлкая ботинками по мостовой.

Не успел я отойти от кнайпе и десятка метров, как резиновый скрип автомобильных шин пронзил вечернюю свежесть. Удар, чьё-то хрупкое тело развалилось на дороге и издало знакомый стон.