Мари Осмундсен - Благие дела

— Это было замечательно, Мерете. У нас есть еще горошек с морковью?

Мать скрылась на кухне, а когда Карианна через некоторое время вышла поискать ее, она сидела на табуретке, закрыв лицо фартуком, и плакала.

Горошка с морковью в доме больше не было.

Сон, что приснился Карианне в ту первую ночь, которую она провела после гибели Даниэла в своей квартире, пожалуй, нельзя было назвать сном — она проснулась от голоса Май, спокойно объясняющего: «Нет, милая. Горошка с морковью у нас больше нет».

Карианна лежала и широко раскрытыми глазами смотрела в темноту. Спать не хотелось, да она и не решилась бы опять заснуть. Где-то за стеной плакал ребенок, она отчетливо слышала его голос. Раз все равно не спится, Карианна поднялась, прошла в гостиную, включила там свет и поставила пластинку «Пинк флойд», на небольшую громкость. Взяла книгу. Потом Карианна села у окна, и ее внимание привлекла неоновая реклама на той стороне улицы: красный-синий-зеленый, красный-синий-зеленый.

Хоть бы Даниэл поскорее подал знак о себе.

Внешне она жила как ни в чем не бывало. Рано вставала, шла на работу, рисовала схемы новых кабельных линий с муфтами, трансформаторными подстанциями и мачтами электропередач, аккуратно перечерчивала их набело специальными перьями («ротринг» и «марсматик»), не скандалила из-за отсутствия каких-либо данных или из-за того, что требовалось уложить в одну траншею двести миллионов кабелей, болтала с коллегами на нейтральные темы, была паинькой, ходила за покупками, мыла лестницу, когда наступала ее очередь, раза два с завидным самообладанием и вежливостью отвечала на телефонные звонки от родителей и от Май. Как-то она зашла в цветочный магазин и послала Май флорограмму — цветы почтой; Карианна и сама не знала, почему так сделала, просто что-то подтолкнуло ее. Приезжали Руал с Сесси забрать кое-что из вещей Даниэла: книги, одежду, всякие мелочи. Стереопроигрыватель и пластинки они оставили Карианне. Однажды позвонила Рут: она прочитала о случившемся в газете, узнала фамилию Даниэла. Тон был смущенный, сочувственный. Если Карианна хочет, пусть заходит в любое время… Карианна и тут была изысканно вежлива. У нее все прекрасно, она справляется, отвечала она. А положив трубку, затряслась от безмолвного гнева. Что эта Рут воображает о себе? Как она смеет?..

Карианна справлялась. Самое главное было сохранять маску. Пожалуй, это давалось ей без труда, она настолько срослась с маской, что теперь вряд ли смогла бы сбросить ее, если бы кто-нибудь вдруг потребовал от Карианны искренности. Но от нее требовали не искренности, а присутствия духа, чего требовала и она сама, так что Карианна была паинькой, держала себя в рамках и не доставляла хлопот, а кому было по-настоящему дело до кошмара, в котором она жила? Никому. Карианна и сама старалась не думать о нем, это было неважно. Сейчас все не имело значения, так что можно было продолжать притворство.

Поначалу Карианна убедила себя, что она беременна… Ну конечно, ее тошнит по утрам и, кажется, уже выросла грудь… Естественно, это не подтвердилось: через несколько недель ее тело опровергло эту догадку.

Итак, у нее не осталось ничего. Ничего и никого. Пустота.

Постепенно ощущение безразличия и отчужденности усилилось, что отнюдь не радовало Карианну. Она прикидывала, насколько со стороны видно, что она существует отдельно от своего тела, от его жестов и действий. Она сидела на работе с перьями, циркулями, транспортирами, скальпелями, рейсшинами, лекалами, и ее руки самостоятельно орудовали всеми этими предметами — впору было испугаться, если бы ей не было плевать. Кто направлял ее Руки, кто контролировал ее губы, мимику, движения? Во всяком случае, не Карианна. И тем не менее все шло, все получалось само собой. Может, она сходит с ума? Что ж, чему быть, того не миновать, но кто-то по крайней мере должен это заметить, а пока никто не высказывается, будем считать, что она живет в мире на общих основаниях. Так же, как прежде.

Дни Карианны текли скучно и помимо нее. Почему она продолжала упорствовать, ходить на работу? Никто бы особенно не огорчился, если бы она бросила работать. Так почему? А почему бы и нет? Дома было ничуть не лучше.

Она сидела в кресле и смотрела в пространство. В комнате никого не было, ни Даниэла, ни детей. Иногда ей чудился детский плач, она вскакивала с места и принималась искать, сама не зная, кого ищет: смуглую школьницу с дырками на месте молочных зубов и бантиками в косах, или того несостоявшегося ребенка, или Даниэла? Во всяком случае, в квартире нигде никого не было. Не было в кухне: ни на желтом металлическом кресле у окна, ни в шкафах, ни на подоконнике. Не было в уборной. Не было в прихожей, даже в закоулке за комодом, под зеркалом. Не было в гостиной. Не было в маленькой спальне, которой она старалась избегать, не было и в большой, бывшей Мимминой, где в свое время жила Рут, — ни под кроватью, ни в гардеробе среди платьев, кофточек и зимней одежды. Не было никого и на лестничной площадке. Нигде никого. Никто не приходил и, как Карианна прекрасно знала, никогда больше не придет. Она возвращалась в свое кресло. Ближе к ночи можно было пойти и лечь спать.