Камило Села - Улей

отпустила — напротив, сжала еще крепче.

— Живешь все так же?

— Нет, Нати, думаю, что хуже. Девушка пошла с ним по улице.

— Да не будь ты таким мямлей! Мне кажется, просто надо, чтобы кто-нибудь тебя расшевелил. По-прежнему сочиняешь стихи?

Мартину стало чуть стыдно, что он по-прежнему сочиняет стихи.

— Да, с этим, наверно, уже ничего не поделаешь.

— Куда уж там!

Нати опять расхохоталась.

— В тебе сочетаются нахал, бродяга, тихоня и труженик.

— Я тебя не понимаю.

— Я сама себя не понимаю. Слушай, давай пойдем куда-нибудь, отметим нашу встречу.

— Как хочешь.

Нати и Мартин пошли в кафе «Гран-Виа», где кругом зеркала. Нати на высоких каблуках кажется даже немного выше Мартина.

— Сядем здесь?

— Очень хорошо, где хочешь. Нати посмотрела ему в глаза.

— Подумать только, какая галантность! Как будто я твоя последняя жертва. От Нати чудесно пахло…

На улице Санта-Энграсиа по левой стороне, невдалеке от площади Чамбери находится дом доньи Селии Весино, вдовы Кортеса.

Ее муж, дон Обдулио Кортес Лопес, коммерсант, скончался после войны вследствие, как гласило траурное извещение в «АБЦ», испытаний, перенесенных во время правления красных.

Всю свою жизнь дон Обдулио был примерным гражданином — честным, совестливым, безупречного поведения, образцом, что называется, порядочности. Он очень увлекался почтовыми голубями, и, когда умер, в специальном журнале ему был посвящен прочувствованный некролог; напечатали его фотоснимок еще в молодые годы и внизу заметку: «Дон Обдулио Кортес Лопес, славный ветеран испанских коломбофилов, автор слов гимна „Лети без помех, о голубь мира“, экс-председатель Королевского общества коломбофилом Альмерии, основатель и руководитель журнала „Голуби и голубятни“ (ежемесячник с международной информацией), по поводу кончины которого мы выражаем самое горячее восхищение его деятельностью и нашу глубокую скорбь». Фотоснимок был окаймлен жирной траурной рамкой. Заметку сочинил дон Леонардо Каскахо, мастер голубиного спорта.

Бедная вдова кое-как перебивается, сдавая добрым знакомым отдельные комнаты, обставленные дешево, в претенциозном кубистском стиле — стены их окрашены в оранжевый и голубой цвета, а недостаток комфорта восполняется по мере сил радушием, соблюдением тайны и бесспорным желанием угодить и услужить.

В первой комнате, как бы парадной и приберегаемой для более почетных клиентов, дон Обдулио с торчащими усами и масляным взглядом смотрит из позолоченной рамы, охраняя, подобно злобному и лукавому божку любви, приют тайных свиданий, доставляющий его вдове кусок хлеба.

В доме доньи Селии притворная нежность словно сочится из стенных пор: нежность эта временами с горьковатым привкусом, а то и чуть-чуть ядовитая. Донья Селия воспитывает двух малышей, детей племянницы, которую четыре или пять месяцев назад свели в могилу невзгоды и огорчения, да авитаминоз вдобавок. Когда является очередная парочка, детишки радостно кричат в коридоре: «Ура, ура, еще один сеньор пришел!» Ангелочки знают, что, если приходит сеньор под руку с сеньоритой, значит, завтра обед будет посытней.

Когда Вентура со своей девушкой впервые пришел к ней в дом, донья Селия сказала:

— Единственная моя просьба к вам — вести себя прилично, прежде всего прилично, в доме дети. Ради Бога, чтобы не было шума.

— Не беспокойтесь, сеньора, пусть это вас не тревожит, вы имеете дело с порядочным человеком.

Вентура и Хулита обычно входили в свою комнату в половине четвертого и покидали ее, когда уже пробьет восемь. Не слышно было даже, чтобы они разговаривали, — одно удовольствие.

В первый день Хулита держалась куда смелей обычного — она все подмечала и высказывала свое мнение по поводу любой мелочи.

— Смотри, какая ужасная лампа, она похожа на клизму.

Вентура этого сходства не находил.

— Ну брось, с чего бы ей походить на клизму? Давай не будь глупышкой, садись со мной рядом.

— Сейчас.

Дон Обдулио со своего портрета глядел на юную парочку почти сурово.

— Слушай, а это кто такой?

— Откуда я знаю? Похож на покойника, наверно, и есть покойник.

Хулита все прохаживалась по комнате. Видно, нервы разыгрались, потому и бегает взад-вперед. Впрочем, никаких других признаков волнения нельзя было заметить.

— И кто теперь ставит в комнате искусственные цветы! Да еще воткнули их в опилки — наверно, думают, что это очень красиво, да?

— Возможно.

Хулита все вертелась по комнате, ну прямо как юла.