Уильям Голдинг - Пирамида

— Мисс Долиш, — сказал Генри, — вот уж добрая, благородная леди.

Я заткнулся, слегка покраснев.

Папа купил простейший приемничек, а потом граммофон. Я начал догадываться о том, что такое музыка, что такое исполнение. Крейслер, Падеревский, Корто, Казальс [25] Крейслер Фриц (1875-1962) — австрийский скрипач и композитор; Падеревский Игнацы Ян (1860-1941) — польский пианист и композитор; Корто Альфред (1877— 1962) — французский пианист и дирижер; Казальс Пабло (Касальс; 1876-1973) — испанский виолончелист и композитор. (Прим. перев.) — сквозь неповоротливое шипенье пластинок, сквозь вечный мучительный треск и взрывы морзянки прорывалась музыка. Но Пружинка — когда я пытался с ней поделиться своей новой радостью — с диким негодованием обрушилась на папу, обрушилась на меня.

— И зачем это понадобилось твоему отцу, Оливер? Ведь якобы он любит музыку! Я бы в жизни, в жизни не стала слушать такую дешевку, гадость, вульгарщину, такое кощунство!

Я стоял, кивал, улыбался — сконфуженно, подхалимски — и мечтал, чтоб она поскорей умолкла. В дверь музыкальной комнаты постучали. И когда она вышла, я услышал крик:

— Нельзя меня прерывать во время урока, Мэри! Очень хорошо. Разогрейте мне бифштекс с почками.

Да, действительно, мы менялись, менялись все. Пружинка становилась мужеподобней и резче, уже не так пружинила при ходьбе и понемногу тучнела. С Генри и Мэри она обращалась грубо, по-хозяйски. Иногда про них говорила: «моя семья». Генри тоже переменился. Посолиднел. Выступал иногда уже не в лоснящейся синей сарже, а в пальто и фетровой шляпе, как прочие бизнесмены нашего города. Ну а я — я стал неискренним, скрытным, циничным. Только уж через много лет, оглядываясь назад, я понял, откуда было во мне это чувство лживости и вины. Мэри — та сделалась еще более блеклой, одышливой. И совсем уж кислой и злой. Однажды, выйдя во двор с лекарством, я застал там Пружинку и Мэри, подбоченившуюся в кухонных дверях. Обе орали, перебивая друг друга. Но вот голос Мэри, поднявшись до вопля, отчетливо донес до меня каждое слово:

— А я говорю, тетя Сис, мне нужна моя кухня!

Вдруг они увидели в дверях прихожей меня с пузырьком в руке. Все примолкли, за исключением Джеки, который выбросил из коляски погремушку, громко заметив:

— Бах! Бах!

Без единого слова я вручил пузырек и ушел.

Как-то я сидел на откидном стульчике — мы ехали в Калне играть и петь «Илию» [26] Оратория Якоба Мендельсона-Бартольди (1809-1847). (Прим. перев.) , — а спереди сидели Генри с Пружинкой. Верх был опущен, и я смутно слышал, как тихие голоса бубнили, постепенно нарастая, пока Генри не взорвало:

— Да нет же, тетя Сис! Все не так, не так, не так!

Опять забубнили, опять отчетливо прорвалось:

— Сами же говорите, что у вас есть ваша музыка!

— Тс-с, сзади Ктотэм...

Покрутила шеей, крикнула:

— А ты как считаешь, Ктотэм?

— Что-что, мисс Долиш?

— Тебе не слышно, что мы говорим?

— Что вы сказали, мисс Долиш? Я не слышу! Дикий ветер...

Неискреннее дитя. Но у меня тоже была моя музыка. Звуки поддерживают, раскрепощают, это была для меня уже не теория, но реальность. И, все еще терпя скрипку, я влюбился в фортепиано и выколачивал последние силы из нашего звякающего инструмента. Я уже слышал больше музыки, чем Пружинка, и перешагнул границы ее музыкального мира. Стоит очертить эти границы. Событиями в ее жизни были нечистые и нудные исполнения «Святого Павла», «Илии», «Мессии» [27] Оратория Георга Фридриха Генделя (1685-1759). (Прим. перев.) , кое-что из Станфорда [28] Станфорд Чарльз Вильерс (1852-1924) — английский композитор, дирижер, музыковед, обрабатывал народные песни, издавал сборники народных песен и баллад. (Прим. перев.) и «Распятие» Штайнера [29] Штайнер Якоб (1617-1683) — австрийский скрипичный мастер, придворный музыкант. (Прим. перев.) ежегодно на Пасху. А так — Хеллер, Ктотэм, «Вольные упражнения» Маттея [30] Маттей Тобайес (1858-1945) — английский пианист, педагог, теоретик фортепианного искусства. (Прим. перев.) плюс «Гимны старинные и современные» [31] Известный сборник церковных гимнов. Впервые издан в 1861 г. (Прим. перев.) по воскресеньям. Ну а я, я с трудом выносил — куда денешься? — противоречие своего подхалимского экстерьера с неартикулируемыми мыслями и невнятицей чувств, всуе порхающих под его прикрытием дважды в неделю по полчаса.

— Не знаю, что бы Оливер делал без мисс Долиш. Он так ее обожает...

И, прячась на следующем уроке за улыбками и кивками, внимая диатрибе, посвященной Стравинскому, которого она никогда не слышала, я смутно думал: «Значит, это называется — обожать».