Фуми Яхиро - Старшая сестра

– Когда это было, чтобы я тебе не давала? Тебе бы только поесть повкусней. Лучше поправляйся скорей и иди на работу, – рассердилась мать.

– После этого Кунио слезы лил ручьями, – рассказывала я сестре.

– Бедный. Зря мама его бранит, – сказала сестра осуждающе.

– В тот вечер, когда Хироси вернулся с работы, мать разделила пастилу. Одну штуку она разрезала на четыре части и раздала нам – троим братьям и мне. А другую обменяла на пачку лапши в лавке Маруития в нашем поселке.

– Выходит, Сэцуко, ты не съела свою долю, а принесла ее мне? – ласково посмотрела на меня сестра.

Пока мы разговаривали, малыш заснул.

– Да. Правда вкусно? – тоже улыбнулась я и встала.

Сестра привязала ребенка за спину и вдруг серьезно, по-взрослому, сказала:

– Надо беречь Кунио. Тебе пора домой. Сходи за лекарством.

Мне ужасно не хотелось домой. Побыть бы еще с сестрицей, поговорить с ней…

– Ступай, Сэцуко, – повторила сестра, придерживая над головой малыша зонтик.

– Хорошо, – покорно ответила я и надела ранец.

– Встретимся в следующую субботу?

– Встретимся, – кивнула я и не оглядываясь убежала из парка.

Стараясь не отставать от торопливо шагавшей матери, я порой не шла, а почти бежала. Был холодный воскресный день. 1950 год близился к концу. Выходя на улицу, мать надела рабочие шаровары, в которых перебирала уголь, и шерстяную накидку. А я натянула старые сестрины брюки, свитер, из которого давно выросла, шею замотала маминым платком. Шее-то было тепло, а вот свитер – коротковат, и в спину дуло.

– На обратном пути угощу тебя лапшой, – сказала мать, не оглядываясь и не сбавляя шага.

– Правда? – я даже вскрикнула от радости. Очень уж мне хотелось есть. Миска клецок с утра – вот и вся моя еда за весь день.

В тот год началась война в Корее, и на шахте Окадзаки дела шли хорошо, она работала даже по воскресеньям, но жили мы по-прежнему трудно. Кунио в конце концов пришлось лечь в больницу, и на лечение уходила куча денег. Сестрица вернулась домой – долг старьевщику Таминэ наконец был выплачен, – но в июне того же года снова пошла работать. Она поступила в зеленную лавку неподалеку от дома Таминэ. Туда-то мы как раз и направлялись с матерью.

– В столовой лапши поедим?

Я с радостным ожиданием подняла глаза на мать. Но она даже не улыбнулась и, съежившись от холода, быстро зашагала дальше. Хорошо, что я пошла с ней, подумала я.

Утром, когда мы проснулись, мать спросила:

– Хочешь повидать сестру? Если хочешь, пойдем со мной.

– Пойдем, – с готовностью отозвалась я.

Когда сестра жила в няньках у Таминэ, я виделась с ней каждую субботу, но теперь она обслуживала клиентов, и мы встречались редко – раза два в месяц, когда она получала выходной и приходила к нам.

Придя домой, сестра всегда говорила:

– Ох, как хорошо дома! У нас – лучше всех, – вытягивалась на татами и просила меня: – Сэцуко, накрой меня одеялом. Я чуть-чуть посплю, не буди меня.

Я приносила подушку и одеяло и заботливо укутывала ее. Сестра закрывала глаза и сразу же засыпала.

– Уже близко, – сказала мать, замедляя шаг, когда мы вышли на торговый ряд.

Я держалась за ее руку и разглядывала рыбную лавку, булочную, магазинчик гэта, прилепившиеся друг к другу на оживленной улице, заполненной людьми с корзинами. Рука матери, каждый день перебиравшая уголь, была большой и грубой, словно мужская. Я подумала, что она совсем как у покойного отца.

– Пришли. – Мать стиснула мою руку.

Зеленная лавка, в которой работала сестра, была рядом с парикмахерской, где над входом красовалась большая вывеска: «Перманент». Над лавкой тоже было написано: «Свежая зелень». Вдруг я увидела фигурку сестры, деловито сновавшей из угла в угол. Сестренка! У меня забилось сердце. Сестра заворачивала в газету редьку.

– Сестрица, Ко-тян! – закричала я, она подняла голову, и лицо ее расплылось в счастливой улыбке.

Сестра отпустила волосы, на ней был плотно облегавший фигуру черный свитер и черные брюки, на ногах – боты, двигалась она ловко и проворно – ей ни за что нельзя было дать ее пятнадцать лет, она выглядела совсем взрослой. Разговаривая с покупательницей, она приветливо смотрела на нее.

Мать поздоровалась с хозяином и вошла в лавку.

Я осталась на улице, на холодном ветру, и ждала, когда сестра освободится. У самых моих ног на лотках были разложены капуста, морковка, лук, всякие другие овощи. Стоял целый ящик мандаринов. Мандарины были блестящие, маленькие.