Пол Остер - Храм Луны

Уснул он здесь же, около пещеры. Утром он сразу принялся убирать трупы. Его удивило, что он не испытывает ни малейшего сожаления и может смотреть на убитых им людей без тени угрызений совести. Одного за другим он вытащил их из своего бывшего жилища и поволок за скалу, где и закопал рядом с отшельником под хлопковым деревом. Было уже за полдень, когда он управился с последним трупом. Совершенно измотанный, он вернулся в пещеру, чтобы поесть, и как раз когда сел за стол и наливал себе в стакан виски братьев Грэшемов, заметил под кроватью пухлые седельные вьюки. Как объяснил мне Эффинг, именно в тот момент в его жизни все вновь переменилось, и судьба повлекла его в совершенно новом направлении. Всего вьюков было шесть. Выкладывая на стол содержимое первого, Эффинг понял, что «пещерный» период его жизни пришел к концу, — именно так, в одно мгновение, будто кто-то быстро захлопнул книгу. На столе лежали деньги, и пока он вскрывал все вьюки, гора долларов продолжала расти. Когда он все наконец подсчитал, то одной наличности оказалось больше двадцати тысяч. Среди денежных купюр попались еще несколько пар наручных часов, а также браслеты и ожерелья, а в последнем мешке — три туго перевязанных пачки акций ценностью еще в десять тысяч долларов. Это были акции таких солидных предприятий, как серебряные рудники в Колорадо, компании «Вестингауз» и «Форд Мотор». В те времена это были баснословные суммы, сказал мне Эффинг, невероятное состояние. Если такими деньгами хорошо распорядиться, подумал он тогда, ему хватит на всю оставшуюся жизнь.

Как признался мне Эффинг, у него ни разу не возникло вопроса, возвращать ли украденные деньги, заявив о случившемся в полицию. Нет, он не боялся, что его опознают, если он расскажет, что с ним произошло, он просто хотел оставить деньги себе. Жажда была столь сильна, что он ни разу не задумался о том, правильно ли он поступает. Эффинг забрал деньги, потому что они были, потому что в каком-то смысле считал: они уже принадлежат ему, и так оно, в общем-то, и было. Вопросом, хорошо это или плохо, он никогда не задавался. Хладнокровно убив троих, он не испытывал никаких угрызений совести. Как бы там ни было, вряд ли кто-нибудь станет сильно горевать по поводу смерти братьев Грэшемов. Их больше нет, и очень скоро мир привыкнет к тому, что их нет. Привыкнет — так же, как привык к тому что нет больше Джулиана Барбера.

Весь следующий день он готовился к тому, чтобы окончательно покинуть пещеру. Расставил по местам мебель, смыл видимые пятна крови, переложил свои блокноты в шкаф. Ему было жаль расставаться со своими творениями, но что он мог поделать? Художник аккуратно ставил свои картины в ногах кровати, повернув их к стене. На все это у него ушло не больше двух часов, а потом он весь день бродил под горячим солнцем, собирая камни и ветви, чтобы завалить вход в свою пещеру. Он сомневался, что когда-нибудь вернется сюда, но все же хотел, чтобы пещеру никто не нашел. Это был его личный памятник, могила, в которой он похоронил свое прошлое. Всякий раз, вспоминая о пещере впоследствии, Эффинг надеялся, что она осталась именно такой, какой он ее покинул. Потом он будет не раз мысленно возвращаться сюда и прятаться в этом убежище от жизненных невзгод, пускай даже если никогда не ступит в него снова.

Ночь он провел под открытым небом, а наутро стал готовиться к отъезду. Упаковал вьюки, собрал еду, запасся водой в дорогу, погрузил все на трех лошадей братьев Грэшемов. И тронулся в путь, пытаясь представить, что будет с ним дальше.

Чтобы рассказать обо всем этом, Эффингу потребовалось больше двух недель. Миновало Рождество, и еще неделя, и еще десять дней. Эффинга, правда, не волновали такие календарные вехи. Он был занят мыслями о своей молодости и пристально всматривался в события прошлого, ничего не упуская, возвращаясь назад и уточняя малейшие детали, останавливаясь на тончайших нюансах и словно пытаясь заново прожить былое. К этому времени я уже перестал гадать, говорит ли Эффинг правду, хотя он рассказывал о совершенно необычных происшествиях. Порой казалось, что он не столько вспоминает реальные факты, сколько пытается объяснить, что они для него значили. Пещера отшельника, мешки денег, перестрелка в стиле Дикого Запада — все это казалось совершенно невероятным, и все же именно невероятность рассказа, скорее, и была его самой убедительной чертой. Выдумать такое казалось невозможным, к тому же Эффинг все так хорошо рассказывал, с такой искренностью, что я просто заслушивался, не задаваясь больше вопросом, было это на самом деле или нет. Слушал, записывал все, что он говорил, и не перебивал его. Хотя он частенько и бывал мне противен, я чувствовал, что в чем-то мы явно родственные души. Возможно, эта мысль появилась, когда мы дошли до эпизода о жизни в пещере. У меня еще свежи были воспоминания о собственной «пещерной» жизни в Центральном парке, и когда он рассказывал о своем уединении, меня поразило, что он каким-то образом описывал и мои собственные ощущения. Мои приключения были хоть и не столь колоритны, но столь же необычны, и я чувствовал, что если когда-нибудь решусь рассказать о них Эффингу, он поверит каждому моему слову.