Саймон Ван Бой - Иллюзия разобщенности

Во второй комнате нашелся комод и, к величайшей радости А., небольшая стопка книг. Выбирать было некогда, и А. схватил самый толстый том, который тут же от волнения уронил. Нагнувшись за ним, он увидел в дальней части комнаты кучу одеял и наскоро сооруженную колыбель, из которой на него с яростным морганием глядело круглое лицо.

А. положил надрывавшегося ребенка возле изгороди и накрыл тело женщины своим мундиром. Снял загубленную форму, переоделся в рубашку, брюки и пиджак, взятые наверху. Тогда ребенок перестал плакать и стал смотреть, как А. скатал свою старую одежду в ком и бросил ее в огонь.

У изгороди стояла кормушка для скота, до краев полная дождевой воды. По поверхности скользили насекомые. На дне свернулись колечками побелевшие мертвые слизни. А. смыл с лица грязь и дым, потом зачесал волосы назад обеими руками.

Когда ребенок снова заплакал, А. взял кувшин молока и зачерпнул пальцем немножко сливок. Ребенок жадно их съел и потянулся за добавкой. А. несколько раз менял положение, но ни одно не подходило для кормления. Он никогда раньше не видел, как мать кормит ребенка, и не чувствовал телом тепло другого тела. Ребенок, которого А. вертел, крутил и переворачивал вверх тормашками, решил, что это игра, и его плач сменился смехом.

В конце концов А. налил молока в ладонь, и ребенок его слизал. Дюжину горстей спустя ребенок посмотрел вверх и издал звук, похожий на «мяу».

Они долго сидели, решая, что делать.

Ребенок крутил головой, глядя по сторонам. А. знал почему, и это наполняло его отчаянием.

На краю двора фермы были ворота. На них сидели птицы, которым захотелось посмотреть на огонь. А. представил себе другого ребенка, ждавшего отца у других ворот, и отчетливо вспомнил силуэты и лица тех, кого застрелил.

И все это время ребенок жался к А., а он жался к ребенку.

Им предстоял далекий путь.

Этот день станет первым.

Отец решит, что он погиб. Он снова мог читать книги, сидеть в полях, засыпать под открытым небом и вернуться к той тайной деревенской жизни, которая ему так нравилась. Он мог вырастить ребенка как собственного сына, научить его читать и писать. Они будут вместе обедать, смешить друг друга, выращивать всякое в садике, а летом, когда речки обмелеют, ходить купаться.

Мать казалась ему живее, чем когда-либо — словно он как-то занимал ее место, а ребенок у него на руках был им самим.

Он знал, что многие с подозрением отнесутся к молодому мужчине, который не может говорить, но у него был ребенок. Он нес кого-то, слишком юного, чтобы знать что-то о войне.

Неторопливо двигавшиеся немецкие войска смотрели на А. и ребенка равнодушно. Французские крестьяне, не получив ответа на свои вопросы, вскидывали руки в воздух или выкрикивали ругательства, которых А. не понимал. Через несколько дней они оба отчаянно проголодались, и ребенок плакал, не переставая. Если бы не старушка, заприметившая мужчину с ребенком, бредшего по дороге, для них обоих все могло бы очень быстро закончиться.

Первым делом она должна была накормить ребенка, но лишь немного, чтобы он вспомнил, как есть.

Лицо у нее было как череп, с парой глубоко сидевших серьезных глаз, в которых застыло непроходящее осуждение. Она тщательно причесывала свои седые волосы, на городской манер. А. подумал, что когда-то, наверное, она была довольно красивой. Задумался о том, есть ли у нее дети и где они. В углу ее гостиной стояла перевернутая сухая швабра, словно наблюдатель, а возле огня было два деревянных кресла, одним из которых, судя по всему, никто не пользовался. На полу лежали газетные листы, и временами мимо, задрав хвост, проходила кошка.

Молчание А., казалось, не тревожило женщину. Она уже давно жила одна и отвыкла от разговоров. Сперва она испугалась, что мужчина ее побьет. Но через несколько часов стала бояться, что они уйдут.

А. прихлебывал перед трещавшим огнем горячий бульон и смотрел, как женщина положила младенца на полотенце, а потом расстегнула булавки на грязной ткани вокруг его тельца. Она бережно вытерла его теплой тряпочкой, и ребенок заплакал. Сполоснула тряпочку и продолжила вытирать. Плоть на гениталиях и бедрах ребенка была воспалена. Он так кричал, что лицо у него посинело. А. поставил миску с бульоном и подошел к нему.

Увидев А., ребенок немного успокоился, и крик его перешел в плач. Сделав несколько судорожных вдохов, он замолчал и протянул ручки. А. коснулся их. Женщина улыбнулась и пальцами нанесла на воспаленную кожу ребенка белую пасту.