Саймон Ван Бой: Иллюзия разобщенности

Семестр подошел к концу, и он поехал домой в Лос-Анджелес.

Родители понимали, что он в конце концов обо всем узнает, но не смогли рассказать ему ничего нового. Его детская одежда была слишком испачкана, чтобы ее хранить.

Мартен ходил с сестрой на пляж, смотрел, как она плавает. Сидел на лестнице и слушал, как его семья смотрит телевизор. Рассекал на машине по трассе среди ночи. Работал в семейном кафе. Они торговали круассанами и фруктовыми пирогами в коробках, перевязанных сине-белой бечевкой.

Однажды днем, развезя доставку, Мартен вернулся и обнаружил, что дверь в магазин заперта, а шторы опущены. Войдя через черный ход, он с удивлением увидел, что в кухне темно. Когда он подошел к прилавку, зажегся свет, и люди, заполнявшие комнату, закричали: «Сюрприз!»

Все нарядились, к стульям были привязаны воздушные шарики. Мартена целовали в щеки и в лоб. Собрались многие покупатели, которых он знал годами, на некоторых мужчинах были кипы. Заиграла музыка, все захлопали.

Мартен растерялся.

— Ничего не понимаю, — сказал он. — Что-то случилось?

— Мы просто решили, что устроим для тебя что-то вроде праздника совершеннолетия, — сказала мать.

— Такая традиция есть во многих культурах, — добавил отец.

С тех пор историю Мартена рассказывали за всеми обедами в Беверли-Хиллз. Люди приезжали просто повидать его и рассказать свои истории, показать фотографии, убедить его, что он не одинок — что он никогда не будет одинок. Как-то в магазин зашла женщина и встала у прилавка перед Мартеном. Потом принялась кричать: «Сынок! Сынок! Сынок!».

Родители Мартена отвели ее в комнаты и напоили горячим чаем. Потом отец отвез женщину домой, где ее ждала на дорожке сестра.

По воскресеньям дел было больше всего.

Мартен обслуживал покупателей и украшал именинные торты кремом из кондитерского шприца или глазурью. От бесконечного списка имен у него кружилась голова, у каждого был свой тоненький голосок; в каждом билось сердце, билось теперь, в тишине, громче, глубже, непрерывно.

Он словно бы переродился в этой кошмарной истине. Оказалось, что чужие истории все это время были отчасти и его историей. Мысль об этом была невыносима. Люди, прячущиеся в канализации; женщины, рожающие в темноте, сырости и грязи, а потом душащие младенцев, чтобы те не выдали остальных.

Семьи, разорванные, как клочья брошенной по ветру бумаги.

Все они летели ему в лицо.

Мартен решил не возвращаться в колледж, и отец открыл ему тайны муки, воды, жара и времени. Он показал рецепты со старых открыток, записанные бисерным почерком. В глубине магазина иногда пила с его матерью кофе Одри Хепберн. Она смеялась и держала кружку обеими руками. Артур Миллер со своей сестрой Джоан заходили на чай с мадленками. Кафе славилось тем, что уже к трем дня в нем частенько кончался товар, и оно закрывалось.

Мартен был хорошим сыном. Усердно трудился и заботился о родителях. Ему нечего было им прощать. Он так и сказал матери, когда она лежала на смертном одре в 2002-м.

— Моя любовь к тебе, — сказал он, — всегда будет сильнее любой правды.

Они переехали в Калифорнию, когда Мартен был подростком.

Все началось с того, что международная организация, занимавшаяся правами человека, прислала телеграмму на их парижский адрес. Мать Мартена собирались публично чествовать как героиню за то, что она сделала в 1943 и 1944 годах. Мартен и Иветт прокричали ура и стали рисовать. Гадали, что такого важного совершила их мама, но она после ужина сожгла письмо в раковине. Отец Мартена открыл окно, потом смыл обугленные обрывки.

Через несколько недель пришла грамота на имя матери, имя на ней было написано золотой пастой. Еще было приглашение на какое-то официальное мероприятие. Когда она не отозвалась, как-то вечером, во время ужина, явился юрист. Его попросили зайти в другой раз, но он был настойчив.

— Говорю вам, я не была участницей Сопротивления, — повторяла мать Мартена. — Наверное, это какая-то другая Анна-Лиза.

— Правда, — сказал отец. — Нас даже в Париже не было во время войны. Семейная пекарня была закрыта.

— Но у меня есть доказательство, — настаивал юрист, открывая портфель.

Мартена с сестрой отослали в их комнаты. Они пытались подслушивать под дверью, но вскоре отвлеклись.

Через несколько часов они переоделись в пижамы и на цыпочках прокрались в кухню. Мама плакала. Ссутулившийся юрист молча сидел в своем кресле. Увидев на пороге Мартена с сестрой, он встал и собрался уходить.