Пол Остер - В стране уходящей натуры

К сожалению, все оказалось не так просто. Хотя квартирка была на последнем этаже, пожарная лестница отсутствовала как таковая. Зато прямо из лестничной клетки вели наверх узкие железные ступеньки. Чтобы выбраться на крышу, следовало открыть люк. Ступенек было десять-двенадцать, и высота всего каких-нибудь два с половиной метра, но в любом случае одной рукой предстояло поднимать Фердинанда, а другой за что-то держаться, чтобы не потерять равновесие. Рассчитывать на помощь Изабель не приходилось, а значит, все это предстояло мне. Сперва я толкала его снизу, потом подтягивала сверху, но все впустую, не хватало силенок. Он был для меня слишком большой, слишком тяжелый, к тому же на этой одуряющей жаре пот заливал глаза, и задача выглядела совершенно невыполнимой. Я подумала: может, втащить его обратно и выбросить из окна? Конечно, не тот эффект, но, с учетом всех трудностей, не такой уж плохой выход из положения. Я уже готова была сдаться, когда Изабель пришла в голову идея. Надо завернуть его в простыню, обвязать второй простыней и длинный конец использовать в качестве подъемного троса. Задачка тоже не из простых, но по крайней мере у меня высвободится вторая рука. Короче, я вылезла на крышу и принялась тащить Фердинанда вверх, сантиметр за сантиметром. Снизу Изабель страховала груз и не давала ему цепляться за ступеньки. Так я его вытащила. После чего легла на живот и сунула руку в темный прогал. Я не буду рассказывать, сколько раз Изабель оступалась и чего мне стоило удерживать ее на весу. Скажу только, что когда она наконец выбралась на крышу, мы обе в изнеможении упали на горячую, пропитанную смолой кровлю и несколько минут лежали без движения. Помнится, я глядела в небо, пытаясь восстановить дыхание, выжатая как лимон, под этим немилосердно палящим солнцем, и думала, что вот сейчас душа вылетит из тела.

Дом был не таким уж высоким, но за все это время я впервые видела землю так далеко внизу. Задул легкий бриз, я поднялась на ноги, чтобы посмотреть на городской муравейник, — и вздрогнула: на горизонте серебрилась полоска океана. Не могу тебе передать, какой это был шок. Впервые со дня приезда я получила доказательство, что город конечен, существуют и другие миры. Для меня это явилось откровением, глотком свежего воздуха, и от одной этой мысли у меня закружилась голова. Я увидела крыши домов. Увидела дым над трубами крематория и заводов. Услышала взрыв на соседней улице. Вдали копошились какие-то букашки, в которых не было ничего человеческого. Бриз приносил запахи гнили. Все казалось чуждым. Стоя рядом с Изабель, которая от усталости не могла выдавить из себя ни словечка, я поймала себя на ощущении, что я мертва, мертва, как Фердинанд в своем синем костюме, мертва, как те, кого сейчас сжигают в печах крематория на окраине города. На меня снизошел покой, можно даже сказать, счастье — какое-то чужое, отдельное от меня. Ни с того ни с сего я заплакала навзрыд, до судороги, до удушья, последний раз со мной такое было в детстве. Изабель обняла меня, я уткнулась носом ей в плечо и долго так стояла, пока все не выплакала. Бог весть, что было причиной этих слез. (Потом несколько месяцев я была сама не своя. Я жила, я дышала, я перемещалась в пространстве, но меня не покидала мысль, что я мертва и уже ничто не сможет меня воскресить.)

Вскоре мы с Изабель вернулись к нашему делу. Под палящими лучами смола превратилась в клейкое месиво. Костюм Фердинанда в процессе подъема сильно пострадал, и, после того как мы извлекли тело из простыни, Изабель снова занялась его методичной обработкой. Наконец подошла решающая минута. Свои последние шаги Фердинанд, по твердому убеждению жены, должен был совершить в вертикальном положении. В противном случае затеянный спектакль потерял бы всякий смысл. Мы должны были создать иллюзию, что Фердинанд — Прыгун, а Прыгуны не ползут на брюхе, они подходят к краю пропасти с высоко поднятой головой. Спорить с ней не приходилось, и мы принялись поднимать обмякшее тело, подпирая его с двух сторон, пока не поставили на негнущиеся конечности. Вот где черная комедия. Фердинанд покачивался между нами и словно приплясывал, теряя брюки и жутковато скалясь. Пока мы вели его к скату крыши, он подволакивал ноги и успел потерять оба ботинка. Смелости подойти к самому краю у нас не хватило, так что нам было неведомо, наблюдает ли кто-то снизу за происходящим. В метре от карниза мы хором сказали «раз, два, три» и, толкнув Фердинанда изо всех сил, повалились на спину, чтобы самим не улететь следом за ним. Он плюхнулся на живот, слегка подпрыгнул и лишь затем перевалился через карниз. Я рассчитывала услышать звук падения, но слышала только, как стучит пульс в висках да колотится сердце. Больше мы Фердинанда не видели. В этот день никто из нас на улицу не выходил, а когда на следующее утро я отправилась на охоту со своей тележкой, на мостовой уже ничего не было — ни самого Фердинанда, ни его парадного костюма.