Олег Рой - Обещание нежности

— Довольно, — сказала она, жестко трогая за плечо бывшего бомжа. — Мне надоели твои капризы. И я готова сказать тебе правду, если только ты готов ее выслушать.

Реакция вновь была не такой, как она ожидала.

Вместо того чтобы проявить любопытство и радость от того, что все же добился своего, этот чудак поднял на нее взгляд, полный боли и разочарования.

— Должен ли я сделать из твоих слов вывод, что до сих пор ты не говорила мне этой правды? Ты что, все время лгала мне?

Варя сделала уклончивый жест рукой.

— Не все время. И даже скажем так: я не лгала, я просто не говорила тебе всего до конца. Понимаешь, я не собираюсь никуда уезжать. Но и с тобой не собираюсь оставаться тоже, как, впрочем, не собираюсь оставаться ни с кем… Я просто не собираюсь больше жить. Это так понятно, когда нет другого выбора, не правда ли?

Он механическим тоном, совершенно бессмысленно повторил за ней вслух: «Не правда ли?…» — и она заторопилась, желая высказаться до конца, договорить все то, что ей хотелось сейчас сказать ему:

— Понимаешь, у меня ничего не осталось, совсем ничего. И никого тоже. Ни близких, ни друзей, ни любимого дела, ни здоровья, ни средств к существованию… ах да, я забыла: вот в этом я действительно солгала — у меня нет денег, совсем нет… Я продала квартиру, чтобы поставить моим родным достойные памятники, и еще — чтобы заплатить за эту дурацкую трубу, эту память обо мне, которая, оказывается, вовсе и не нужна тебе… Я хотела, чтобы ты мог смотреть на звезды, когда меня больше не будет с тобой, и отыскивать там мою тень.

Я знаю, это глупо, сентиментально, но мне так хотелось, чтобы хоть кто-нибудь на земле вспоминал меня…

Слезы уже застилали ей лицо, превращали очертания ее собственных слов, ее муки и горя в зыбкую пелену, делали все вокруг мутным, неверным, колеблющимся. И потому она не сразу заметила, что происходит в комнате. А заметив, сначала не поверила своим глазам, прошептав виновато и потерянно:

— Что с тобой?! Ты слышишь, ты видишь меня? Ты что, болен?

Но человек без имени не был болен. Его просто не было сейчас рядом с ней.

Состояние полного, всеохватывающего расслабления, растекания на атомы, проникновения в самую сердцевину чужих энергетических полей нахлынуло на него так быстро, что в этот раз он — впервые в жизни, если не считать самого первого опыта, — не сумел даже мгновенно сообразить, что с ним происходит. Он был слишком потрясен тем, что сказала ему Варя. Для бывшего бомжа, успевшего потерять в жизни так много, непереносимой оказалась одна только мысль о том, что любимый им человек способен по прихоти, по капризу уйти туда, откуда нет возврата. Уйти — и не задуматься при этом, что таким решением он убивает не только себя, но и другого…

Воронка тягучего, душного смерча закружила его и унесла вниз по спирали, по знакомому ему, но никогда не повторявшемуся во всех подробностях пути. Человек без имени, как уже часто случалось с ним прежде, вовсе не хотел этогои ничуть не собирался растворяться в неизвестном прошлом столь же неизвестных ему людей. Но в словах Вари, в ее безумном решении было что-то настолько бессмысленно-жестокое, что его дар воспротивился этому и помимо его воли увлек его за собой в темные глубины чужих мыслей и чужих чувств.

Комнату, в которой он оказался, сторож особнячка узнал сразу. Большая гостиная — так, кажется, называла ее Варя вслед за своим дедом… Мебель и занавеси, паркет и обои на стенах в ней были точно такими же, какими он застал их, но вся комната в целом показалась ему другой, совершенно другой. В этой гостиной на всем лежал отпечаток жизни, она словно дышала и двигалась, и все в ней: и горящий камин, и черный старый кот, уютно свернувшийся на выцветшем персидском ковре, и незнакомые сторожу старинные картины в тяжелых рамах, все это было озарено светом долгой людской любви, сиянием мирной жизни, отблесками многих лет взаимного душевного тепла.

Старая женщина, задумавшаяся в кресле у камина, была слишком похожа на Варю, чтобы человеку без имени, впервые увидевшему ее, пришлось долго гадать, кто бы это мог быть. Большая шкатулка розового дерева, укрывавшаяся в ее руках, точно младенец в заботливых объятиях, невольно навевала мысли о таинственных кладах, увлекательных поисках и обязательно счастливом конце длинных приключений. Однако тяжелый вздох, вырвавшийся у женщины, и нахмуренные брови не позволяли рассчитывать на безмятежное течение или книжную выдуманность этого романа — здесь царила Жизнь во всей ее полноте, и отнюдь не все ее повороты напоминали детские мечты о кладах.