Олег Рой - Обещание нежности

— Подожди, — остановил ее Василий Иванович, вновь став озабоченным и почти сердитым. — Мы не обо всем еще с тобой договорились. Концерт закончится не раньше половины одиннадцатого, а я вас сегодня встретить не смогу, у меня работа. Одним вам так поздно тоже добираться домой нельзя. Что будем делать? Найдешь решение?

— Легко, — кивнула головой Оля. — Павлушкин брат тоже ему не разрешает одному поздно вечером ходить. Он его все равно бы встречать пошел. Вот он нас по домам и разведет. Сначала меня проводят, а потом и сами домой отправятся.

— Подожди-подожди, — нахмурился отец. — А сколько же лет этому брату?

— Да он большой уже, старшеклассник.

— Тогда ладно, — согласился Котов. И мигом заговорил о чем-то другом. Не нужно, чтобы впоследствии девочка вспоминала, откуда именно взялись эти билеты, почему на концерт вместе с ней попал Павлик Сорокин и кто, собственно говоря, подал ей идею попросить о встрече его брата Андрея… Вообще не нужно, чтобы мысль об отце как-то связывалась у нее со всем тем, что произойдет в дальнейшем. Так будет лучше для всех.

Однако, мысленно говоря «для всех», Василий Иванович, пожалуй, лукавил. С самого начала было понятно, что уж для Андрея-то Сорокина ничего хорошего в этот вечер уже не предвидится. Нельзя сказать, чтобы Котову совсем не было жалко мальчишку. Но жалость — это чепуха, эмоции. А сегодняшняя операция — это дело. В конце концов, кто заранее может знать, как сложится его судьба?! Может, то, что он собирается предложить Андрею Сорокину, и в самом деле лучшее, что могло бы случиться в его жизни. Правота и неправота, мораль и аморальность — это, знаете ли, такая тонкая субстанция!.. И полковник решительно выбросил из головы все сантименты.

У Котова было рассчитано все до мелочей. В эту операцию входила и пьяная компания, неожиданно выросшая перед тремя ребятами, возвращавшимися с концерта, неподалеку от Олиного двора. И грубое «Дай закурить, пацан!», обращенное к самому старшему из них, Андрею. И его неизбежное «Я не курю» — неизбежное потому, что это было чистой правдой, и сигарет у юноши не должно было оказаться ни в коем случае.

И ссора, вспыхнувшая после этого сдержанного ответа на ровном месте. И финка, узко блеснувшая в свете фонаря…

Оля пронзительно закричала, Павлик рванул ее за рукав и потащил куда-то в сторону, к спасительным, уже недалеким подъездам ее родного дома… Даже если бы полковник Котов специально готовил дочь к этой роли, он и то вряд ли смог бы добиться такой точности исполнения, такой правильности реакций, потому что именно в этот момент Андрей, буквально озверевший от ее испуганного крика, схлестнулся в драке с самым рослым парнем из пьяной компании, рванувшимся было вдогонку за детьми. А еще через секунду финка сверкнула в воздухе еще раз и непонятным образом вонзилась не в Андрея, а в его противника, мешком повалившегося к ногам ничего не понимающего подростка.

После этого он долго не мог прийти в себя. Андрей только помнил, что кто-то резко толкнул его в бок, рука ощутила холодную тяжесть какого-то узкого длинного предмета, и вся компания мгновенно растворилась в ночной темноте, а сам он отчаянно закричал вслед брату: «Скорую», Павлик! Вызовите «Скорую»!..» Все, что происходило потом, странной, какой-то вязкой болотной жижей смешалось у него в голове: хмурящийся военный, появившийся вдруг рядом, которого рыдающая навзрыд Павликова подружка называла отцом… Врачи, укладывающие на носилки поверженного хулигана и почему-то бросающие на него, Андрея, тяжелые, укоризненные взоры: «Эка ты его сразу, парень… Финкой-то! Не надо было…» Потом деловито снующая милиция… расспросы, замеры, десять раз повторяющиеся одни и те же слова… и, наконец, последний вздох пожилого усатого милиционера: «Ну, ладно. Пора и честь знать. Пошли, парень».

— Куда? — еле выговорил Андрей, все еще не понимая, что с ним происходит.

— Что значит — куда? В кутузку.

— За что?!!

— Ну, это уж ты, братец, брось, — наставительно произнес усатый. — Хоть и хулигана зарезал, а все же живая душа, человеческая. Ты что же, думал, тебя за это по головке погладят?

— Я его не резал, — пролепетал Андрей, глядя на своего мучителя широко распахнутыми, точно остановившимися глазами. Зрачки его были темны и почти безумны, а рука непроизвольно сжалась, вдруг снова ощутив, как вкладывали в нее длинную, тонкую, холодную палочку. Финка! Выходит, это была финка…

Милиционер покачал головой. И почему эти пацаны всегда так бессмысленно отпираются? Дело-то ясное, простое. И слепой бы разобрался.