Олег Рой - Обещание нежности

Он замер, сам не понимая, что с ним творится. А дело было в том, что он никогда не слышал у девчонок такого голоса;

если бы он был постарше, взрослым мужчиной, то определил бы его, пожалуй, как голос, наполненный тонкой женственностью, какой-то притягательной земной силой, способностью любить и быть любимой… Однако, будучи всего лишь мальчишкой, Андрей Сорокин уловил в нескольких произнесенных ею словах необычную теплоту и обещание нежности и тут же решил, что постарается сделать все, лишь бы эта девочка больше не плакала.

— А грязные руки — это уж и вовсе пустяк, — проговорил он, быстро справившись со своими чувствами, и вытащил из кармана носовой платок. Хорошо, что мама сегодня с утра положила ему совсем чистый. — Вот, возьми.

— А я не вижу, где испачкалась, чувствую только, что все лицо какое-то липкое. Вытри мне сам, ладно?

Он смотрел на поднятую к нему расстроенную мордашку с большими лучистыми глазами, в которых еще не высохли слезы, и сердце его точно плавилось, затопленное небывалой волной. Вот ведь они какие, эти малыши, сказал он сам себе, будто пытаясь уговорить свое непослушное сердце, что дело просто в его всегдашней расположенности к детишкам. Ревут по пустякам, пристают к взрослым… Но она, точно устав ждать от этого странного парня помощи, уже сердито вырвала платок из его рук и сама принялась ожесточенно тереть свое личико, еще больше размазав по нему грязь.

А потом, бросив небрежное «спасибо», мигом села на велосипед, покорно валявшийся неподалеку, и укатила из скверика, все так же трезвоня. Андрей долго смотрел ей вслед, сам не понимая того, что вовсю старается удержать, сберечь в непослушной памяти и этот певучий голос, который ему во что бы то ни стало хотелось услышать снова, и ее глаза, наполненные прозрачными слезами, и выражение ее лица, одновременно беспомощное и уверенное в себе, полное сознания женского превосходства над всеми глупыми мальчишками на свете. Он не мог, разумеется, знать, что и это лицо, и этот голос не раз будут потом являться ему во сне, как слабый отблеск первой юношеской любви, не сбывшейся, только обещанной, но все равно единственной и драгоценной'. Не мог он знать и того, что часы его прежней жизни принялись отстукивать свои последние мгновения. Он вообще ничего не знал, ни о чем не догадывался в тот день — и уж меньше всего о том, что разговор, который вела где-то школьная подружка его брата Павлика, навсегда лишит его надежды встретиться с девочкой из скверика хотя бы еще однажды.

Надо признать, что и сама Оля Котова понятия не имела о том, что сейчас, вот в эти самые минуты, решается судьба человека, чью тайну она так опрометчиво выдала взрослым. Она с аппетитом уплетала поджаристую горбушку черного хлеба, запивая ее компотом (это был ее любимый послеобеденный десерт, и никакие шоколадные яства не могли лишить ее убеждения в том, что компот с хлебом — самое замечательное лакомство на свете), и говорила отцу, только что пришедшему с работы на обед:

— А я сегодня две пятерки получила. По химии и по русскому.

— Молодец, — сдержанно похвалил Василий Иванович. И, выдержав нужную, по его мнению, паузу, мысленно собравшись и сказав себе самому: «Работаем!» — это был его ритуал, что-то вроде «Поехали!», сказанного Гагариным, — мимоходом заявил: — Значит, кстати и мой подарок будет. Заслужила.

— Подарок?! — Олины глаза округлились и заискрились. — А что это, папа?

— Да вот сослуживец билеты оболтусу-сыну на концерт купил, а тот, как на грех, ногу сломал. Я и взял для тебя с этим… ну, с другом-то твоим. Как его — Павлушка?

— На конце-е-ерт? — надула губы дочь. — Да ну тебя, папка! Опять в какую-нибудь консерваторию нас потащишь? Я туда, между прочим, и по абонементу из музыкальной школы, без всяких твоих стараний, хожу.

Котов усмехнулся.

— Ну, насчет консерватории ты не угадала. Гадость это ваша молодежная, «На-на» ненаглядные. На них-то пойдешь?

— Ой, папка! — взвизгнула Оля и, бросив недоеденную горбушку, метнулась к отцу на шею. — Конечно, пойду! Мне нанайцы ужасно нравятся! И Павлик рад будет. Только ты же говорил раньше, что современной эстрады не одобряешь и что меня на все эти стадионы пускать не будешь…

— Я и не одобряю, — строго сказал отец. — И ни за что бы тебя туда не пустил. Но уж очень сослуживец просил выручить. Больше-то у нас в отделе ни у кого детей-подростков нет, жаль, если билеты пропадут. И учти, это только в порядке исключения.

— Ладно, ладно, — засмеялась дочь. — Я пойду Павлушке звонить…