Олег Рой - Обещание нежности

Как ни странно, но бабушку ему в некоторой степени сумела заменить его первая учительница. Сначала с трудом воспринимавшая медленную речь Андрея, она очень скоро поняла, насколько способен, почти гениален — хотя и по-своему, этот ее ученик. Главное было — задать ему наводящий вопрос, осторожно направить его речь в нужную сторону, а уж за мысли, за их глубину и ясность, за оригинальность изложения можно было потом не волноваться.

— Он так много у вас знает, столько читал! — с восторгом делилась Елена Ивановна с отцом Андрея после одного из родительских собраний. Наташа в тот день задержалась в лаборатории и в порядке исключения откомандировала на собрание мужа.

— Вы так считаете? — криво усмехнулся Максим.

— Конечно! — удивилась учительница. — А вы разве иного мнения о собственном сыне?

Максим помолчал, точно собираясь с мыслями и обдумывая ответ, но потом вдруг вспыхнул, провел рукой по лбу и резко сказал:

— Я считаю, что он у нас… немножко, простите, недоразвитый. Сами видите: слова из него не вытянешь, поговорить не поговоришь, ни одного чувства человеческого не дождешься. Доктора говорили, у Андрея что-то вроде аво… аутизма. Так, кажется, это называется.

— Вы не правы, — горячо заспорила с ним Елена Ивановна. — Вы просто не видели ребят с настоящим аутизмом, потому так и говорите. Вы знаете, например, что у мальчика уже сейчас поразительное словесное чутье, что он никогда не делает ошибок в написании самых трудных слов? А как он решает задачи! А недавно он пол-урока рассказывал одноклассникам про то, что такое химия; это поразительно, как много он знает об этом предмете, который они еще даже и не начинали проходить. А шахматы… Скажите, это вы учили его играть в шахматы?

— Не-ет, — протянул Максим, изумленный отпором, который получил от учительницы своего глуповатого сына. Он никак не ожидал, что кто-нибудь, кроме покойной бабушки, еще будет способен защищать Андрея.

— Вот видите! Значит, он выучился сам. А учительница по пению говорит, что ваш мальчик прекрасно разбирается в классической музыке. Вот увидите, он станет выдающимся человеком.

Все это время Андрей стоял за дверью класса, и ему прекрасно был слышен разговор отца с Еленой Ивановной. Ему почти не было больно из-за того, как плохо говорил о нем отец, — ведь папа же любит не его, а Павлика, — но вот неожиданное горячее заступничество учительницы поразило его маленькую душу и заставило ощутить к ней ту же теплоту и нежность, которые он всегда чувствовал по отношению к ушедшей навсегда бабушке.

А еще через два года, когда Андрейка перешел в четвертый класс, навсегда попрощавшись со своей первой учительницей, в эту же школу пошел и Павлик. В их новой большой квартире на Сретенке, которую они как раз успели получить к первому сентября, отец устроил настоящий праздник: всюду были воздушные шары, и цветы, и веселые надписи на стенах. Виновник торжества за обе щеки уписывал огромный торт, весь покрытый кремовыми розочками, а Андрейка счастливо наблюдал за братом, успевшим за шесть лет жизни стать ему настоящим другом.

Сорвиголова, заводила всех игр и шалостей, вылитый отец, который всегда умел покорять окружающих своим бесшабашным обаянием, маленький Павлик был обожаем друзьями в садике, сверстниками во дворе, родителями и даже старшим братом, никогда не испытывавшим к нему ни тени зависти или недоброжелательства. И вот теперь Андрей уже предвкушал, как будет водить его в первый класс (им предстояло учиться в одну смену), забирать домой, помогать с уроками, обсуждать все школьные новости… Даже отец в этот день был ласков с обоими сыновьями, а мама, нежно потрепав своего первоклассника по непослушным вихрам, таким же любящим жестом положила руку и на голову старшего сына.

И в этот день Андрей был по-настоящему счастлив.

Годы мчались стрелой, принося с собой в семью Сорокиных скромные радости и неизбежные огорчения, продвижение по службе и детские болезни (к счастью, всегда касавшиеся лишь одного из сыновей — младшего, Павлика), бытовые хлопоты и ощущение взаимной близости и любви. Правда, все это как-то не очень касалось Андрея: он-то так и остался стоять на обочине, где-то в стороне от общего течения семейной жизни; так и не сблизился с отцом, не завоевал до конца полного доверия матери. А вот с Павликом они были необычайно дружны.

— Андрейка! — звенел по утрам в квартире голос младшего. — Где мой ранец, не знаешь?… Ой, а куда я вчера сменную обувь задевал, меня же без нее Викуля в класс не пустит!