Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 1

Старик многозначительно улыбнулся собравшимся. Некоторое время все молчали.

Воспользовавшись паузой, Глебов стал собираться. Иван хотел уйти вместе с ним, но был вынужден задержаться еще на несколько минут, поскольку владыка стал рассказывать о своей прошлогодней поездке в Анды, при этом обращаясь как будто бы к нему одному. Рябцев пошел проводить Глебова…

Под конец ужина владыка подарил Ивану свою книгу и сказал:

— Я вам могу дать еще одну книгу. На интересующую вас тему…

Не уточняя, какую именно, Иван поблагодарил; он не чувствовал себя вправе отказываться.

— Завтра утром сможете зайти? — спросил владыка. — А то я потом в Москву уеду недели на две…

— Приду, конечно, — пообещал Иван, понимая, что предложение свидетельствует о каком-то особом личном доверии.

— Утром у нас будет отпевание.

— Здесь, в этом храме?

— Часов в девять, правильно, Михаил Владимирович? — уточнил владыка у вернувшегося Рябцева.

— Попозже. В половине десятого.

— Я приду, спасибо, — Иван попрощался и поспешил за Глебовым…

Обтянутые красной тканьюи обложенные гвоздиками и хризантемами, три одинаковых гроба преграждали проход в среднюю часть небольшого храма с низкими сводами, скупо озаряемыми горящими на аналое свечами. Лиц покойников от входа видно не было. И тем внезапнее они приковывали взгляд посетителя, когда вдруг становились различимы за силуэтом читавший Псалтирь пожилой прихожанки.

Неожиданно для себя Иван вдруг осознал, что стал свидетелем службы не совсем обычной. Отпевали военнослужащих. Удивлял, прежде всего, возраст усопших: всем им было не больше двадцати пяти лет. Что-то еще живое виделось в их лицах. Возникало ощущение, что они просто затаили дух и чего-то ждут, еще не поняв, что всё уже закончилось, что жизнь у них отнята безвозвратно.

Одна из пожилых женщин, видимо родственница, может быть мать, сидевшая на скамейке возле свечного ящика, громко всхлипывала. Вокруг группы военных, толпившихся тут же при входе, маячил вчерашний молодой человек, тот, что сидел с солдатиками в трапезной. На нем была та же, что и вчера, камуфляжная куртка, но из-под нее выглядывал подрясник.

Солдатам были розданы свечи. Досталась свеча и Ивану. Несмотря на шиканье дьячка в камуфляже, один из солдат зажег свою свечу от зажигалки и передал огонек по кругу.

Распахнулись царские врата. Из алтаря вышел облаченный в белое владыка Ипатий. Заметно прихрамывая, он проследовал за алтарниками в центральную часть храма, повернулся спиной к присутствующим и неожиданно громко, но не басом, как это обычно принято, начал: «Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно, и во веки веков…»

В душе Лопухова царила сумятица. Глазеть на чужое горе было и совестно, и как-то неловко. Хотелось выйти. Но как покинуть храм у всех на виду? К тому же владыка уже успел поприветствовать его едва заметным кивком.

Молодой человек в камуфляжной куртке, чем-то напоминавший пастуха, по инерции сгоняющего бестолковых подопечных в гурт, не переставал одергивать солдатиков. Они еще теснее сбивались в кучу за спиной капитана. У всех затравленный, пристыженный и какой-то голодный вид. У Ивана было такое чувство, что перед ним ватага старшеклассников, которых школьный военрук пригнал в военкомат прямиком с занятий по НВП [17] Начальная военная подготовка — общеобразовательный предмет в старших классах. — Примеч. ред . , где всех их попросту обдурили, как в стародавние времена рекрутов из простонародья, воспользовавшись их наивностью. Ведь невозможно было представить себе, что кто-то из них мог и вправду мечтать о такой службе… Армейский мир казался Ивану до боли знакомым. Именно своим тяжелым и стойким духом, который исходил от солдатской массы — этим извечным амбре арестантства, состоящим из въедливой смеси выхлопной гари, солидола, хлорки, кирзы, гуталина, хлебной опары, дешевого курева и ржавчины. Дух этот невозможно было спутать ни с чем на свете. Отец приносил его домой всё детство…

Начали читать заупокойный кондак. Каждое слово поражало бездонным смыслом. Ошпаривающее чувство протрезвления, сопровождаемое панической боязнью тут же лишиться обретенной внутренней ясности, стоит распустить внутри себя какой-то узелок, в то время как и затянуть его намертво тоже казалось непосильным — это и заставило Ивана выйти на улицу, не дождавшись окончания службы. Ноги сами вынесли на Кронверкскую улицу. Он остановился перед витриной магазина и, глядя на мужской манекен, пальцем показывающий на машины, осознал, что профиль за стеклом с очень правильными и неживыми чертами напоминает лицо одного из лежавших в гробу.