Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 2

Хотелось простой и однозначной правды. Но правда предлагалась сложная, многогранная, нецельная, в каком-то смысле заумная и по сути бесполезная из-за несметного количества оговорок и поправок к ней, будто проект закона, необходимость которого очевидна любому идиоту, но перспектива утверждения сводится к нулю, потому что всяк хотел бы пользоваться этим законом по-своему. Зернышки правды приходилось выбирать из кучи плевел. Как перебрать вручную, да еще в одиночку, такое количество зерен? Бери — и помни…

Как пользоваться такой правдой? Где смысл? Где оно, то прозрение, которое якобы снисходит на человека, открывающего всё это впервые?.. Ничего такого Николай и близко не испытывал. Никакой сусальной радости и даже ничего похожего. Он чувствовал в себе одну горечь, одно недоумение. И еще, пожалуй, какое-то новое, всё нарастающее внутреннее ускорение, которое лишь усугубляло и обостряло потребность в остановке, в подведении итогов…

Филиппов, с первого дня не веривший в то, что следствие может быть объективным, отделывался одними рекомендациями, советовал побыстрее избавиться от школяра-защитника и найти «взрослого» адвоката. Помочь подследственной можно, мол, одним-единственным способом: методом давления на самого пострадавшего. Шума, разговоров, огласки такие, как Вереницын, стараются избегать. Бумаги же, попавшие в их руки в тот роковой вечер, представляли собой самый что ни на есть реальный компромат. Имя Николая фигурировало в документах неспроста. Хотя по этим бумагам не удавалось составить даже приблизительного представления о том, кто и на кого собирался наезжать. В чем сегодня не приходилось сомневаться, так это в том, что Вереницын был не тем, за кого себя выдавал. Он имел доступ к конфиденциальной информации, служебной и закрытой, но намеревался использовать эту информацию во внеслужебных целях. Этой картой Филиппов предлагал воспользоваться. Он ждал решения от самого Николая, надеялся, что тот опомнится, начнет думать о себе, о жене, о собственных неприятностях, ведь просвета и здесь пока не наблюдалось…

Николай второй месяц платил Филиппову двойную зарплату и разве что в ноги при всех не кланялся за преданность, равной которой не встречал за многие годы. После случившегося, раз уж Нина оказалась впутанной в темную историю, встал вопрос о пересмотре всех дальнейших действий в отношении сестры. «Кустарные» силовые меры, к которым по настоянию Николая прибегал Филиппов, впредь исключались. Он был убежден, что единственный здравый ход в сложившейся ситуации — официально обратиться в правоохранительные органы. Это позволило бы, на его взгляд, хоть частично легализовать их собственные шаги. Филиппов даже успел переговорить с сотрудниками следственной группы, и, как рассказал задним числом, приняли его там не без удивления.

В Московском ГУБОПе в буквальном смысле обиделись на то, что он столько времени занимался «самодеятельностью». О петербургских переговорах на ту же тему в Москве ничего не знали. В ГУБОПе советовали не тянуть с заявлением, предлагали помощь, гарантии, но никаких заслуживающих доверие сведений сообщить не могли. Кроме одного, но и оно кое-чего стоило: здесь, в Москве, имя Марии Лопуховой фигурировало в параллельном расследовании, которое было связано с похищением людей.

Поскольку в женевской полиции, с которой Филиппов вступил в январе в переговоры, с нескрываемой сдержанностью восприняли тот факт, что инициатива исходит от частного лица, а не от правоохранительных органов страны, тогда как речь шла о тяжком преступлении, о похищении человека, сотрудник Московского ГУБОПа придерживался твердого мнения, что Филиппов должен сразу задействовать Интерпол, и тут они могли вполне рассчитывать на поддержку. И пока Николай раскачивался, не зная, на что решиться, Филиппов поторопил события. Он связался с русско-швейцарским охранным обществом в Женеве, чтобы попытаться навести справки о паре, о которой говорил Четвертинов.

Вознаграждение за услуги, сразу перечисленное Николаем на счет охранного общества, оказалось прекрасным стимулом: уже через несколько дней из Женевы начали поступать нужные сведения. Подтверждалось, что пара живет в Женеве. Отец Мариуса Альтенбургера, еще недавно возглавлявший небольшой семейный банк, специализирующийся на промышленном инвестировании в страны Юго-Восточной Азии и Латинской Америки, проживает в Цюрихе. Семья состоятельная, на виду.