Бен Элтон - Второй Эдем

— Почему вы задаете этот вопрос мне, мистер Карпер?

— Мистер Тор, ваша позиция оскорбляет нашу палату! Оперативная группа „Мать Земля“ обладает колоссальными ресурсами. Ее деятельность расширилась и стала еще более дерзкой. У нее есть воздушное подразделение, небольшой флот; она свободно работает в космосе, бесконечно препятствуя коммерческим запускам. Антиспутниковые баллистические ракеты стоят миллиарды долларов, мистер Тор. Кто, черт возьми, дает такие деньги! Я говорю это вам, мистер Тор! Я утверждаю, что именно непогрешимая „Природа“ финансирует этот убийственный терроризм!

— „Природа“, мистер Карпер? — засмеялся Юрген. — Мы политическая партия, а не Форт-Нокс, [3] Форт-Нокс — город в штате Кентукки, где находится хранилище золотого запаса США. понял, ты, недоумок. Мы существуем на частные пожертвования и членские взносы. У нас, всемирной организации, меньше денег, чем у любой из двух основных партий США…

Колин Карпер не мог больше сдерживать раздражение.

— Мистер Тор! Заводы „Клаустросферы“ подвергались нападению сотни раз! Причинен ущерб в миллионы долларов! Мои избиратели имеют право знать, кто финансирует эти возмутительные действия…

Самое, пожалуй, удручающее свойство парламентариев по всему миру состоит в том, что для оправдания собственных предрассудков и эгоистических стремлений они приписывают их какому-то таинственному сообществу избирателей. Таким образом они лоббируют интересы тех, кто им платит, якобы отстаивая чаяния тех, кто их избирает. Юрген уже собирался заявить об этом, но тут раздался мощнейший взрыв.

Треснул мрамор, рухнули люстры. Взрыв был действительно ужасающий. Отвратительные статуи и бессмысленные панно находили потом за сотни метров от места взрыва. Металлические фигуры, символизирующие европейские идеалы мира, культурное многообразие и сильную валюту, через несколько минут после взрыва все еще шлепались с неба на окраинах Брюсселя. Огромный шелковый коллаж под названием „Да здравствуют различия!“, который был призван представлять две равновеликие цели Европарламента: поддерживать культурное многообразие и удерживать на расстоянии нищих беженцев с Востока, — развевался на ветру, зацепившись за шпиль светской часовни. Огромные бесформенные скульптуры, похожие на здоровенные жирные задницы со множеством половинок, но на самом деле символизирующие малые европейские штаты, катались по площади и по деловым и торговым улицам столицы. Воцарились хаос и неразбериха, обломки уничтоженных творений современного искусства смешались с мертвыми и умирающими депутатами.

Повсюду валялись расчлененные тела. Злая ирония заключалась в том, что только в смерти европейские представители обрели общность тела и души, недоступную им при жизни. Руки непреклонных фламандских фундаменталистов обвивали туловища упорных норвежских сепаратистов. Мозги сицилийских раскольников были разлиты по лицам ольстерских унионистов. Ошметки социалистов из Шлезвига лежали в обрамлении ошметков их заклятых врагов, социалистов из Голштина. Христиане были размазаны по мусульманам. Коммунисты соединились с фашистами. Евреи, или, по крайней мере, их фрагменты, свободно и беспрепятственно распространились по всему залу. На одно яркое мгновение все вероисповедания и национальности — и реальные, и придуманные — слились воедино. Хорваты, сербы, баски, корнуэльские сепаратисты, словацкие националисты стали одним огромным, многоруким, многоголовым депутатом. На короткий миг, после того, как улеглась пыль, и до того, как посыпались предположения о том, кто это сделал, Европа впервые была на удивление единой.

Когда посыпались предположения, каждая заинтересованная группа указала на своего врага, и количество как обвинителей, так и обвиняемых было невероятно велико. Все считали, что эту ужасную бойню учинили тайные агенты наиболее ненавистных им структур. На самом деле бомбу заложил не тайный агент. Ее заложил рекламный агент, а сама бомба являлась частью маркетинговой стратегии.

Пластик практически осязал огромное, черное, клейкое холодное море, бьющееся о мертвый берег. Он ушел от своего оптоволоконного экрана и обратился к телевидению виртуальной реальности. В шлеме он мог следовать за съемочной группой и созерцать новые детали этого кошмара. Подобный вид телевещания привлекал далеко не всех. Окружающие наблюдателя трехмерные образы зачастую вызывали что-то вроде морской болезни. Однако Пластику это подходило. Он хотел ощутить катастрофу изнутри.