Питер Гринуэй - Золото

Старший брат, Юра, получивший свое имя от названия гор, решил проблему просто: он носил все золото на себе, но не все напоказ… там булавка для галстука, тут цепочка для ключей, на безымянном пальце обручальное кольцо (хотя он не был женат), на мизинце перстень с печаткой, в правом кармане золотые монеты, в левом пара золотых часов – одни показывают берлинское время, другие московское (на тот момент русские были союзниками). Юра носил золото открыто, так что его не могли обвинить в укрывательстве, что каралось законом. Другое дело, что при ходьбе Юра позванивал.

Младший брат, Доло, получивший свое имя то ли от названия гор, то ли – с учетом того, как он его произносил, – от названия американской валюты, распорядился, чтобы принадлежавшее ему золото раскатали в тонкую проволоку, потом нарезали покороче, покрыли черным лаком и сделали канцелярские скрепки. Скрепки получились увесистые. Всего – сорок тысяч.

Оба брата отправились в чем мать родила, держась за руки, в газовую камеру концентрационного лагеря Дахау. Оба удивились внушительным размерам мужского достоинства друг друга. В их семье личная жизнь тщательно охранялась.

Золото Юры обнаружилось очень скоро. Когда он уединился в общественной уборной дюссельдорфской железнодорожной станции с усталым солдатом и расстегнул штаны, они упали на пол с таким лязгом, что солдат тут же забыл про свою апатию. «Обыкновенный шантажист обобрал нашего Юру до нитки», – заключила двадцать лет спустя его тетка, неожиданно возглавившая сионистскую газету «Сорока». Свое название газета получила от птицы, которая, по мнению христиан, одним боком уже побывала в аду и опалила до черноты свои перья, но все-таки сумела оттуда вырваться, и поэтому ее надо каждое утро приветствовать радостными криками. А солдат перестал обслуживать клиентов, купил теплое белье, начал баловать себя спаржей и мидиями во французских ресторанах и снял квартирку с картиной Поля Синьяка в ванной.

Хитрость Дол о тоже быстро распознали. В его офисе на Бадомерштрассе, 17, стояли сотни коробок с чистой машинописной бумагой, непонятно для чего сколотой скрепками по десять листов, стояли папки с цветной бумагой, сколотой скрепками по двадцать листов, и лежали большие конверты с копиркой, сколотой скрепками по тридцать листов. Писатель-аккуратист сказал бы, что Доло сочиняет большой роман и заранее разбил его на части и главы, вот только забыл заполнить их словами. А кончилось тем, что какой-то канцелярист ковырялся в молочном зубе черной скрепкой, которую поднял с пола, и тут-то все и выплыло наружу.

Вообразите сорок тысяч черных скрепок, сваленных в одну кучу на красном ворсистом ковре. Не был забыт и канцелярист, решивший унести свою скрепку в качестве сувенира. Он нехотя извлек ее из кармана и разжал два пальца. Скрепка с треньканьем упала в общую кучу. Представители власти сначала лопатой, потом веником и совком и, наконец, руками собрали это богатство. И отправили в печь. Через толстое силиконовое стекло было хорошо видно, как вся эта масса раскалилась докрасна, затем вспыхнула синим пламенем, и в считанные секунды лак испарился в клубах черного дыма. Обнажившееся золото брызнуло белизной, а чуть позже приобрело цвет лютиков. Гора мелких проволочек сделалась однородной и потекла, как прозрачное оливковое масло, расползлась, как топленое молоко, превратилась в желтую топь, в подернутый рябью пруд, в безмятежное море, а застыв – в золотое зеркало. И все это на радость немецкому лейтенанту Густаву Харпшу.

Это рассказ о ломбарде и о собранных в нем вещах, которые вместе с описью и ценниками конфисковали нацисты в поисках следов еврейского заговора, организованного двумя раввинами, чей отец, как Нобель, разбогател на производстве пороха. За неимением белого ферзя и черной ладейной пешки нацисты использовали дочерей раввинов в качестве живых шахматных фигур, чтобы разыграть партию на городской площади Леггорна. За это унижение братья готовы были взорвать весь христианский мир, начиная с леггорнской публичной библиотеки.

Увезенные из ломбарда вещи рассортировали и пустили в ход. Золотые украшения совершили путешествие в Базель, оттуда в Гештатинген, а затем в Баден-Баден, где превратились в желтый слиток, который в числе других лейтенант Харпш хитростью выманил, пообещав управляющему банком, своему родственнику, что все это золото они поделят между собой после войны. Этому не суждено было случиться, так как оба они погибли. Густав Харпш – в автомобильной катастрофе, его свояк – от приступа кашля. Свояк Харпша был прирожденным паникером. Постоянные страхи уберегли его от сильных потрясений. Поскольку он был абсолютно погружен в переживания личного порядка, у него не оставалось времени на общие проблемы, такие, как истребление евреев, или суровые русские зимы, или возвышение Гитлера и прочих мелких лавочников. В мае сорок пятого, дождавшись сообщения об официальной капитуляции Германии, свояк Харпша устроился поудобнее, насколько это было возможно в разрушенном бомбежками саду, с бокалом холодного шампанского, которое он приберегал как раз для такого случая. После четвертого глотка он закашлялся. Не прошло и пяти минут, как он был мертв. Он так и не узнал, что Харпш сыграл с ним злую шутку. А тот, в свою очередь, так и не узнал о смерти свояка, поскольку сам погиб десятью часами раньше неподалеку от Больцано, города, где спагетти лучше сразу отправлять в мусорное ведро.