Никколо Амманити - Как велит бог

"Можно будет сказать, что я задержалась, потому что забарахлил мотороллер и некого было попросить о помощи. Сотовый разрядился. Я могла..."

Она не закончила мысль, потому что неожиданно увидела впереди, посреди дороги, красный огонек. Проехав еще немного, она разглядела на асфальте пучок белого света. Сбросив скорость, она услышала глухое бурчание глушителя, и тотчас же поняла, что этот чокнутый навернулся на спуске.

"Лежи.

Не шевелись.

Ты — морской ерш, затаившийся в ожидании рыбешки".

"Вот она. Я ее вижу"

"Лежи! Не шелохнувшись!

Жди.

Пусть она сама подойдет.

Если двинешься, пиши пропало.

Ты мертвый"

"Будет сделано, сэр. Наимертвейший. Мертвее самых мертвых мертвецов"

Ни фига себе навернулся.

Бомж лежал, растянувшись на земле рядом с мотороллером, и не двигался. Фабиана Понтичелли проехала рядом и не остановилась.

"Наверняка насмерть. На такой скорости, да на этом допотопном мотороллере..."

Она не знала, что делать. Вернее, прекрасно знала, но делать ей этого нисколечко не хотелось. Она промокла, продрогла и почти доехала до дома.

"Настоящий человек всегда помогает тому, кто оказался в беде"

Так сказал бы отец.

"Эсмеральда на моем месте..."

Да, только она не Эсмеральда, хотя в последние месяцы и старалась быть ею. Она-то помогает другим, даже бомжам, которые вообразили себя Валентино Росси.

Фабиана вздохнула, развернула мотороллер и покатила назад.

Данило Апреа набирал номер Четыресыра с интервалом в тридцать секунд и, как только отвечал ненавистный механический голос "Абонент не...", с проклятиями отключался.

Он уже не сомневался, что этот придурок просто забыл про налет.

— Очень может быть. Запросто. От него всего можно ожидать, — сказал Данило, прикладываясь к бутылке какой-то горькой настойки, которую откопал в глубине буфета.

Эту горькую истину он сформулировал в ходе многолетнего общения с Четыресыра, и в особенности после пресловутого "случая с Белладонной", из-за которого Данило с ним не общался три месяца.

Примерно год назад Данило перепала работенка на вилле адвоката Этторе Белладонны, но, чтобы сделать все чин по чину, ему нужен был помощник. Между Рино и Четыресыра он выбрал последнего, потому что Рино хотел пятьдесят процентов. Цифра, по скромному разумению Данило, абсурдная, учитывая, что работу нашел он. Четыресыра он предложил тридцать пять процентов от заработка, и тот, не торгуясь, согласился. Им предстояло залатать трещину в выгребной шахте виллы. За несколько дней до того хозяева вызвали для очистки колодца специальную службу, но, когда Данило спустился вниз, он чуть не лишился чувств от стоявшего там зловония.

Чтобы можно было хоть как-то работать, он смочил одеколоном носовой платок и повязал его на лицо. Замазав трещину раствором быстротвердеющего цемента, он, как договаривались, дернул два раза за веревку, но поднимать его никто и не думал, вместо этого верхний конец веревки соскользнул к его ногам. Надрывая горло, Данило принялся звать Четыресыра. Никакой реакции. Тот словно сгинул. Снизу в круглое окошко люка было видно только голубое небо и бегущие по нему, как глупые овечки, облака.

Данило не мог сесть, не оказавшись в вонючей жиже, в шахте было жарче, чем у черта в заднице, и пахло протухшим сыром.

Вдруг сверху нарисовалась детская физиономия. Десять-одиннадцать лет. Копна светлых волос и милая невинная улыбка. Видимо, это был Рене, сын адвоката Белладонны. Рене помахал ему рукой, после чего, невзирая на мольбы Данило, захлопнул крышку люка, похоронив его заживо.

Два часа спустя Четыресыра поднял ее и вытащил на поверхность бьющееся в истерике и измазанное экскрементами существо, которое отдаленно напоминало его напарника Данило Апреа.

И что этот идиот сказал в свое оправдание? "Я отошел на минутку, — да, да, так он и сказал, на минутку, — купить себе пиццы, потому что умирал с голоду. Я тебе тоже взял, твоей любимой, с картошкой и розмарином"

Данило вырвал у него из рук пиццу и растоптал ее своими заляпанными дерьмом ботинками.

— И с этими людьми мне приходится работать! — вздохнул он и глотнул настойки, скривив рот, как ребенок, которому дали выпить рыбьего жира.

Через стекло шлема Четыресыра видел длинные ноги приближавшейся рыбки. "Плыви сюда, рыбка".

Она в нерешительности останавливалась после каждого шага. Но это была благовоспитанная рыбка, она никогда бы не бросила на дороге раненого и даже мертвого человека.