Сесилия Ахерн - Там, где ты

Именно мое соревнование с Дженни-Мэй навело ее родителей на мысль, что она пропала. Летом нам давали полную свободу. Всей компанией мы целый день играли на улице, изредка забегали домой и иногда ходили друг к другу в гости обедать. Поэтому я бы не винила ее родителей за то, что они не замечали ее отсутствия в течение всего дня. И никто их не осуждал, потому что все всё понимали, в этом я уверена. Все взрослые в глубине души признавали, что такое могло и с ними случиться, то есть и их ребенок мог исчезнуть, и никто бы не обратил внимания, что последние несколько часов его не видно.

Дом Дженни-Мэй и мой стояли точно один напротив другого. Мама и бабушка с дедушкой в конце концов ушли из садика, когда солнце спряталось за домом Батлеров. Я знала, что все уже расселись на бордюре в ожидании, когда я и Дженни-Мэй выйдем из дому и встретимся в середине улицы. Я заметила, что папа посмотрел в фасадное окно, а потом на меня. Решила, что он догадался, в чем дело, и потому улыбнулся мне. Потом он сел рядом со мной, положил на стол печенье и принялся методично, одно за другим, отправлять его в рот.

Естественно, как только пробило семь, собравшиеся на улице начали скандировать наши имена. Несколько голосов позвали меня, но быстро утонули в хоре, распевающем имя Дженни-Мэй. Может, раздавалось и мое имя, но я не различала ничего, кроме слов «Дженни! Мэй!». И так всю жизнь: ее имя звучало в моих ушах громче, чем мое собственное. Неожиданно крики стали оглушительными и радостными, и я решила, что Дженни-Мэй вышла из дома. Однако тут же все смолкло, до меня долетели обрывки разговора, затем наступила полная тишина. Папа взглянул на меня и пожал плечами. Раздался звонок в дверь. На этот раз я не вскочила, чувствуя, что тут что-то не так. Папа похлопал меня по руке. Я услышала, как мама открыла дверь и поздоровалась своим обычным дружелюбным и жизнерадостным голоском. Потом зазвучал голос миссис Батлер, вовсе не такой дружелюбный и веселый. Папа тоже обратил на это внимание и вышел из кухни, чтобы присоединиться к ним в прихожей. Голоса стали совсем озабоченными.

Не знаю почему, но я была не в состоянии подняться из-за стола. Просто сидела и размышляла, как мне выпутаться из истории с вызовом, но при этом испытывала странное чувство, что оправдания не понадобятся. Атмосфера изменилась, причем к худшему, и я это ощущала, но одновременно пришло и чувство облегчения, как это бывает, когда приходишь в школу, узнаешь, что учитель заболел, и его здоровье ни капельки тебя не беспокоит. Через несколько минут дверь на кухню распахнулась, и вошли мама, папа и миссис Батлер.

— Милая, — ласково спросила мама, — ты, случайно, не знаешь, где Дженни-Мэй?

Я нахмурилась, потому что вопрос смутил меня, хотя и был абсолютно понятным. Внимательно изучила их лица. На папином написана озабоченность, мама ободряюще кивает мне, а миссис Батлер выглядит так, будто собирается заплакать. И словно вся ее жизнь зависит от моего ответа. Полагаю, что в определенном смысле так оно и было.

Я замялась, и тогда миссис Батлер быстро заговорила:

— Дети на улице не видели ее весь день. И я подумала, что она, может быть, у тебя.

Я понимала, что это нехорошо, но не сумела сдержать улыбку при мысли, что Дженни-Мэй могла провести день со мной. Я покачала головой. Миссис Батлер обошла всех соседей, чтобы узнать, не видели ли они ее дочь. И по мере того, как она стучалась во все новые и новые двери, я замечала, что ее лицо меняет выражение: смущение сменилось твердой решимостью, а ей на смену пришел страх.

Мне были знакомы лица матерей, когда в торговых центрах они оборачиваются и замечают, что ребенка рядом нет. Я очень внимательно изучала их, они меня завораживали, ведь мне никогда не доводилось поймать такое выражение на мамином лице. Не потому, конечно, что она не любила меня, просто я с детства была очень высокой и благодаря этому всегда оставалась на виду. Иногда я пыталась потеряться — просто чтобы потом заглянуть в ее лицо. Закрывала глаза, поворачивалась вокруг своей оси и наугад выбирала направление. В другие разы специально дожидалась, пока она завернет за угол очередного ряда в супермаркете. Замирала возле замороженных блюд и считала до двадцати — для уверенности, что она уже достаточно далеко. Потом делала несколько шагов, и что же? Натыкалась на маму, которая стояла и изучала количество калорий на пакетах с продуктами — она даже не заметила моего отсутствия. А если вдруг она теряла из виду мою шаркающую долговязую фигуру, ей не требовалось и пяти секунд, чтобы снова отыскать меня. Достаточно было поднять глаза, и тут же появлялась моя голова, возвышающаяся над кронштейнами с одеждой, или, наоборот, опустить их, чтобы узреть мои огромные косолапые ступни, торчащие из-под продуктового прилавка.