Григорий Ряжский - Дом образцового содержания

Потом были рестораны, тоже с цветами, которые обычно, избегая лишних объяснений с мужем, Алевтина бросала на асфальт где-то в районе песьего лужка, не дойдя до Дома в Трехпрудном.

К концу первого года знакомства как-то незаметно для себя они перешли на «ты». Стефан звал ее Аля, что чрезвычайно возбуждало искусствоведческое воображение Алевтины Степановны, и в ответ она называла Томского «Стефанчик», продолжая мысленно рисовать картинки, изображавшие самою себя в различных видах рядом с соискателем на ее знания.

Нельзя сказать, что брак Алевтины с Глебом ко времени начала шестидесятых расстроился, завершился по неформальным признакам или что-то в этом роде. Да это и не было возможным никак, учитывая весомость ответственной должности генерал-майора Чапайкина на месте заместителя начальника московского УКГБ. Об этом нельзя было и помышлять. Другое дело, что некий надлом все же имел место в семье.

А возник он сразу после ареста Берии, когда муж Алевтины занимал пост начальника 4-го Управления МВД, боровшегося с антисоветчиками, и чуть не потерял место, а возможно, и свободу, но был вовремя спасен всемогущим тестем из ЦК, вовремя перетянувшим его в УКГБ на другую должность, подальше от прошлого бериевского наследия.

Это был март пятьдесят четвертого, и Чапайкина в тот год обуял нечеловеческой силы страх. Незадолго до этого ему исполнилось пятьдесят – самый, казалось бы, мужской расцвет. Но в тот же год и иссякла в нем мужская сила, лопнуло что-то одновременно в голове и в паху, разом перестав откуда надо сигналить, а там, где надо, тянуть, дергать, беспокоить и отвлекать. Он немного еще подождал, затем обреченно выдохнул и подписал себе свой собственный неотменный приговор, с головой уйдя в новую должность.

Тогда-то впервые и ощутила Алевтина всю зыбкость Глебова устройства, которым, как мужем, долгое время гордилась и которого до поры до времени любила преданно и честно. Жалок оказался муж, хоть и генерал, в ножки отцовы рухнул, словно не был орденоносец и герой, словно не он, а другой возглавил в страшном сорок первом Можайскую линию обороны, подписывая мужественной чекистской рукой приказы о расстреле бегущих с фронта бойцов, вплоть до сорок второго. Как будто не Глеб Чапайкин, за которого она выходила замуж, а некто доселе ей неизвестный работал после вражеского отката от Москвы в секретно-политическом Управлении НКВД, тяжело и результативно. И разве не ее Глебушка в сорок третьем стал комиссаром госбезопасности и тут же, будучи оценен руководством, сразу почти был переведен в заместители начальника 2-го Управления НКГБ, где трудился по сорок шестой послевоенный год? И не его разве двинули на борьбу со шпионами в качестве заместителя начальника 2-го Главного управления – контрразведки МГБ, в котором прошел он славный путь вплоть до марта пятьдесят третьего, откуда и был направлен по линии бериевского ведомства в 4-е Управление МВД? Разве все это был не он?

Дочке Чапайкиных, Маше, к началу шестидесятых исполнилось семнадцать, и к этому времени она успешно начала мучить виолончель в консерваторских классах. Отца девчонка недолюбливала и боялась, мать – терпела, но разрешала той при этом себя любить. То, что дома не все ладно, видела прекрасно, но предпочитала не вмешиваться, а наблюдать за домашними со стороны.

В общем, все было в жизни Алевтины Чапайкиной разложено по понятным этажеркам, со зримым центром тяжести, наглухо запертыми ящичками и открытыми к обозрению полками. Однако иного требовала душа ее, тайного, недоступного и опасного – чувственной мужской ласки в обмен на необманный женский порыв. Что и явилось к ней на кафедру в один день в лице миловидного с интеллигентными замашками и влажными глазами недавнего выпускника Тартуского университета. То еще немаловажное обстоятельство, что место основной жизни Стефанчика не так близко примыкало к столице, также устраивало Алевтину Степановну, отдаляя вероятность быть разоблаченной в своем намерении пасть куда не следует. Короче говоря, кожей чуяла: еще немного и вот-вот…

Подобное назревание ситуации отслеживал и Стефан, но гораздо внимательней, чем его научная матрона, – так заплетал и подтравливал, чтобы дотянуть положение вещей до естественного и ненатужного разрешения. Слишком велика получалась ставка в его игре, тщательно приготовляемой для запуска в будущую жизнь.

Это и случилось, наконец, между ними в одной из бандитских отсидочных квартир, выдаваемых Стефаном Томским за университетское аспирантское жилье для приезжих. Алевтина Степановна выдала ровно столько волнительных вскряхтываний, сколько он и предполагал, пока пылко заваливал на «аспирантский» диван. Точно так, как и нарисовало при первой встрече его воображение, гранд-дама притянула его к своим пышно разваленным грудям, сдавив дыхание и на время перекрыв путь спасительному кислороду, и именно с тем самым счастливым отдохновением отвалилась она от молодого любовника после того, как выбрала до капельки все, что удалось ей в ту первую памятную встречу от него отобрать…