Григорий Ряжский - Дом образцового содержания

Это в мае разговор был, в девяносто девятом уже. Сама по себе идея была хороша, но тормознулась другим печальным фактом. Таким, которого никто в доме в Трехпрудном и ожидать не мог.

По возвращении из Таиланда Варя Бероева, несмотря на опасения Стефана, так и осталась не опрошенной никем из следственных работников, занятых в деле по убийству гражданина Дмитрия Виленовича Мирского, 1972 г. р., лица без определенных занятий. С острова Фукет она приехала загорелая, но в дурном настроении – курортного романа, на который рассчитывала, не случилось. И вообще, личная жизнь пребывала в перманентном состоянии нескладухи-неладухи. С молодыми людьми за последние годы истории бывали, и не одна, но всякий раз разваливались, чаще по ее собственной вине. Потом, когда чуть поумнела и стала чувствительно дозревать, сообразила, что виной тому не сама она и не молодые люди, а конкретно Митька Мирский, наглый необразованный тип, он же первый ее мужчина. После Митьки, казалось ей, прочие мужчинки все возятся лишь рядом, жеманничают да сопливятся. Никто из них, начиная с институтских и заканчивая последним окружением, не обладал таким мужским могучим корнем, какой был у Митьки, никто не умел так крепко смять ее, обхватив ручищами вместе с кроватью, и так походя унизить, подтвердив собственную над ней мужскую власть. И никого она не ждала так, пока не проявится сам, как этого соседского парня, что жил этажом ниже.

Самому же парню Чапайкина внучка была по хрену – по собственному безразличному корню, и на этот счет Варя Бероева никогда не обманывалась: даже после того, как Митька тщательно вытер с живота ее первую девичью кровь на втором этаже в квартире нетрезвой Люськи. За это Митьку и ненавидела. Все годы, все семь лет. И даже когда убили, ненависть не утихла. Сказала тогда деду:

– Да он подонок был, поэтому и убили.

Насчет собственной внучки Глеб Иваныч тоже не обманывался никогда, всегда знал, что ею ненавидим, что та вместе с матерью своей, его же дочкой, об одном же мечтают – сдох чтобы дедушка Глеб поскорее, окончательно высвободив наследную жилплощадь. Знал генерал и понимал и причину и исток. Оттого и молчал, сглатывая обиду, топя ее в себе и не желая затягивать жизнь на столько, сколько было б не потребно никому. Иногда добредал до Брюсова, молча стоял против Матери, что выбрал себе когда-то для свечек, и мысленно пересчитывал грехи. Список выходил внушительный и неразменный. И тогда Глеб Иваныч неумело крестился, всякий раз опасливо озираясь по сторонам одними глазами, и такой же неумелой шептальной молитвой не желал никому ближнему зла. Включая и внучку и дочь. Когда из нежелания плохого переходил к пожеланию доброго, то, кроме Розы Марковны Мирской, из всех знаемых живущих на ум никто не приходил, и обычно на этом он себя и останавливал. Затем покупал свечи, чтобы хватило всем, добавлял одну за упокой Зеленским и ставил все в ряд, под Мать, бормоча про то, что есть и безвинность его в этом, а не одна только вина. Хотя – нет, в это время он об этом лишь думал – не шептал, не позволяя мыслям выйти наружу и загневить Божественную справедливую силу.

Когда от Варвары слова такие про Митю Мирского услыхал, крайне был удивлен:

– Да как ты сказать могла такое? За что? Он же хороший парень был, нормальный. Роза Марковна самолично с детства самого воспитывала.

Та позиций не сдала, еще и добавила настырно:

– Конечно, подонок, кто же еще? С бандитами дружбу водил, сам рассказывал, давно еще – хвастался. Девок таскал постоянно к Керенским, со своим ключом.

– К Керенским? – удивился Чапайкин. – К Феде, что ли?

– Ну да! – возмущенно подтвердила внучка. – Ключик свой имел: Люська пьяная пускала за бутылку, а он пользовался. А ты говоришь, хороший парень!

– Ты серьезно? – все еще недоверчиво покачал головой дед, переваривая в голове услышанную странность. – Про Керенских-то?

– А то! – возмущенно отреагировала Варька, словно восприняла слова деда как личную обиду. – И до сих пор водит! Теперь, наверно, с жиличкой дяди-Фединой сговорился, как тогда с Люськой, и посещает, как раньше.

– Откуда ты взяла-то такое? – насторожился Чапайкин, чувствуя, что в этом что-то есть. Что – не знал, но чуять – чуял: по-волчиному нюхом опытного чекиста.

– Взяла откуда? – Она развернулась к деду и ткнула пальцем то ли в него самого, то ли через этажное перекрытие в квартиру Керенских, этажом ниже. – Когда дядю Федю хоронили, так он в это время девицу к ним в квартиру притащил, я сама видала.