Григорий Ряжский - Дом образцового содержания

Скорей всего, из сказанного незнакомой девушкой мало кто что-либо понял, но вникать в смысл слов никому и в голову не пришло. Небритые мужики поскорей хотели выпить, дамочка нервно посматривала на часы, желая, развязавшись с общественной нагрузкой, сейчас же испариться, а Трехпрудные, все почти, какие были, включая Фиру Клеонскую, и так знали все, что следовало знать, про Федьку и про обретенную им в день смерти житомирскую дочь. Когда Гелька закончила и отступила на полшага назад, Роза Марковна приблизилась к ней, притянула к себе и прошептала на ухо:

– Умница, девочка. Отличные слова сказала. Папе бы твоему понравились, уверяю тебя.

Первые дни после успешного изъятия собственного наследства Митька колебался – сказать Стефану про столкновение у квартиры Керенского или же ничего про Варьку не говорить. Сначала подумал, надо бы рассказать про такое дело, – так, на всякий случай. Но после передумал, боясь нарваться на недовольство и испортить впечатление от качественно проведенной операции по спасению собственной молодой жизни. Да и потом, честно говоря, не рассматривал это соображение как первостепенное, больше с бабулей первые после кражи дни проводил. Не то чтобы вину свою перед семьей ощущал как-то, просто жаль было бабулю по-настоящему, без дураков, видя, как тяжко переживает она утрату. То, что менты ничего никогда не узнают и не отыщут, было ясно и так – слишком мудреной оказалась задачка. Кроме того, дело осложнялось тем, что ни фотографии, ни профессионального описания украденных работ в доме Мирских не имелось: никогда и не было их, просто не требовалось никому, нужды такой не водилось. И даже приблизительной ценой ни Семен Львович при жизни, ни Роза Марковна за все годы так и не поинтересовались. Один лишь Вилька, довольно реально чувствуя рынок, интуитивно предполагал, что на стенках-то миллионы висят, не меньше. Роза Марковна условно соглашалась, но ни это, ни какое-либо другое соображение так ни разу и не сподвигло ее на поступок. Этому она предпочитала усесться за неизменный «Зингер» и приняться за еще одну ненормативную грацию с лыжной палкой. Или полуграцию – с бамбуком или без. Или сложный бюстгальтер с кружевной оторочкой. Или два. Или еще больше. И так далее. И так не один десяток лет.

Три дня Мирская просидела почти не выходя из спальни, глядя перед собой. Она думала о том, как предстанет теперь перед Семой, когда придет срок объясняться. То, что похищение было совершено людьми не случайными, понимала даже она. На это же намекали и следователи, закидывая вопросы так и эдак. И все равно, лишних людей вокруг, как ни всматривайся, не получалось. Те, кто приходил в дом чаще других, если выкинуть из рассмотрения домашних, были наперечет: Танечка Кулькова, считай, родня, Фира Клеонская, ну и Глеб Чапайкин – редко, больше от одиночества, чтобы лишний раз поведать Розе о том, с каким нетерпением внучка Варвара желает его скорейшей смерти, а он, старый пень, никак намека не понимает. Далее, Керенский, покойник, – не часто, но заглядывал на чаек, но всегда один, без дочки, про которую молчал, как партизан. Ну и Стефан, милейший человек, сосед, интеллигент в седьмом, наверное, каком-нибудь поколении, богатый и солидный бизнесмен с собственной охраной. Остальные – так, разовые, случайные.

В общем, все три дня Митька был поблизости от прабабки, и, быть может, поэтому уже на четвертый день ей стало существенно легче: отмякло немного внутри, отпустило. Подумала, живы все, в конце концов, и, слава Богу, здоровы. Даже сама она, старая корова, тьфу-тьфу не заболела от случившегося удара судьбы, лишь немного побыла один на один с собственной памятью.

К опросам свидетелей следствие приступило в тот же час, и в этом надо было отдать им должное. Прочесали оба подъезда, выспросили всех до единого, кого смогли, конечно, найти. Всех и отыскали, кроме последней возможной свидетельницы, которая отбыла в тот же день в оплаченный матерью солнечный Таиланд. Но это так, на всякий случай – никто из милицейских на показания гражданки Варвары Бероевой особенно не рассчитывал. Решили сосредоточиться на поиске красного микроавтобуса и для этого стали методично переворачивать город: автомастерские, комиссионки, подозрительные гаражи, отстойники. Делать – делали, но и понимали тоже: давно автобусик тот в утиле, и даже там, скорей всего, уже далеко не красного он цвета. Мужчина, какого похоронные участники засекли на водительском месте, тоже, вероятно, был в гриме: что борода, что пышные усы явно служили не для украшательства внешности, а для камуфляжа.