Элизабет Гилберт - Есть, молиться, любить

— Это ТЫ! ТЫ! Я тебя помню! — Он наклоняется, хватает меня за плечи и начинает радостно трясти, как ребенок трясет запечатанный рождественский подарок, пытаясь угадать, что внутри. — Ты вернулась! Ты ВЕРНУЛАСЬ!

— Да, я вернулась! Вернулась! — повторяю я.

— Это ты, ты, ты!

— Я, я, я!

Я чуть не плачу от радости, но стараюсь этого не показывать. Невозможно объяснить всю глубину моего облегчения. Я сама себе удивляюсь. Это похоже на… ну как будто я попала в аварию, и машина перелетела через заграждение на мосту и упала на дно реки, а я каким-то образом смогла освободиться из затонувшей машины, выплыв в открытое окно, лягаясь, как лягушка, и стараясь выплыть наверх, на свет Божий, сквозь холодную зеленую воду, и вот уже кислород на исходе, на шее лопаются артерии, щеки раздулись в последнем вздохе и… AAA! — я вырываюсь на поверхность и заглатываю воздух огромными глотками. Этот вдох, этот прорыв — вот что я чувствую, когда старик индонезиец говорит: «Ты вернулась!» Так велико мое облегчение.

Не могу поверить, что мне это удалось.

— Да, я вернулась, — повторяю я. — Конечно вернулась.

— Я так рад! — восклицает Кетут. Мы держимся за руки, он дико взволнован. — Я сначала тебя не вспомнил! Так давно мы виделись! Ты теперь другая! Не то что два года назад. В прошлый раз ты была очень грустной. А теперь — такая счастливая! Как другой человек!

Сама мысль об этом — о том, что всего за два года человек мог так измениться, — вызывает у Кетута приступ безудержного хихиканья.

Я больше не скрываю слез, все прорывается наружу.

— Да, Кетут. Тогда мне было очень грустно. Но сейчас жизнь стала лучше.

— Ты тогда разводилась. Это плохо.

— Ничего хорошего, — соглашаюсь я.

— В прошлый раз у тебя было так много забот, так много тягот. Ты была похожа на грустную старую женщину. А сейчас — на девчонку! В прошлый раз ты была страшная! А сейчас — красивая!

Марио восторженно хлопает и победоносно восклицает:

— Что я говорил? Картина работает!

— Кетут, вы все еще хотите, чтобы я помогала вам с английским?

Старик отвечает, что можно начать прямо сейчас, как гномик, проворно подскакивает на ноги, бежит в свой маленький домик и возвращается с грудой писем, полученных из-за границы за последние несколько лет (значит, адрес у него все-таки есть!). Он просит прочесть ему письма вслух: он хорошо понимает по-английски, а вот читает не очень. Я стала его секретаршей! Секретаршей лекаря. Как здорово! Это письма от коллекционеров предметов искусства, от людей, которым каким-то образом попали в руки его знаменитые волшебные рисунки и картины. Одно из писем — от коллекционера из Австралии, он хвалит Кетута за его способности к рисованию и спрашивает, как ему удается делать столь подробные рисунки. Кетут произносит, словно диктуя ответ:

— Это потому, что я тренируюсь много-много лет.

Когда с письмами покончено, Кетут сообщает мне новости о своей жизни за последние пару лет. Кое-что у него изменилось. К примеру, теперь у него есть жена. Он показывает через двор, где в тени кухонной двери стоит полная женщина, злобно зыркая на меня с таким видом, будто размышляет: пристрелить меня сразу или сначала отравить, а потом пристрелить. В прошлый раз Кетут с сожалением показывал фотографии своей недавно умершей жены. Это была красивая балинезийка, лицо которой даже в старости осталось ясным и похожим на детское. Я помахала его новой благоверной через двор, и та тут же попятилась в кухню.

— Хорошая женщина, — заявляет Кетут, кивая в сторону темной кухни. — Очень хорошая.

Он рассказывает, что был очень занят с пациентами с Бали, что у него вечно много дел: то он должен с помощью магии лечить новорожденных, то проводить церемонии для покойников, то лечить больных, то совершать обряд бракосочетания. Кетут говорит, что, когда в следующий раз отправится на балинезийскую свадьбу, «пойдем вместе! Возьму тебя с собой!» Одна только проблема — западных туристов стало меньше. Со времени терактов никто не едет на Бали. И от этого у Кетута «в голове сплошная путаница». А «в кармане сплошные дыры».

— Теперь будешь приходить каждый день и учить меня английскому? — спрашивает он. Я обрадованно киваю, и он добавляет: — А я научу тебя балинезийской медитации, о'кей?

— О'кей.

— Думаю, трех месяцев хватит, чтобы обучиться балинезийской медитации. Так мы поможем тебе найти Бога, — говорит Кетут. — Хотя может понадобится и четыре. Тебе нравится Бали?